Стихотворения и поэмы

В это время в сознании молодого поэта еще сильны традиционно-религиозные представления о жизни. Примерно одна треть его стихотворений, напечатанных в «Полезном увеселении», — это переложения псалмов или рассуждения на религиозно-философские темы вроде «Письма о бессмертии души» (1761, октябрь).

В этом стихотворном рассуждении Богданович вполне во власти представлений о земной жизни как подготовительной школе бедствий и испытаний к будущему, загробному блаженству. Постулат бессмертия души, таким образом, служит ему оправданием существующего на земле порядка и собственного невмешательства в этот порядок.

С этой проповедью невмешательства в жизнь связана и своеобразно преломленная стоическая точка зрения на соотношение между разумом и страстями.

В духе консервативно понятого стоицизма решает Богданович вопрос о взаимоотношении разума и страстей в стихотворении «Умеренность», в «Эпистоле».[1]

Блажен! кто в суете не даст себя в обман,
Владеет разумом, ему творцом что дан,
Бедою злость грозить тогда ему не смеет,
Владея разумом, и счастьем он владеет.
Один имеем путь к блаженству мы сему:
Желанья чтоб иметь покорными уму.

Тогда же творчество Богдановича питалось и другими идеями. В своих посланиях, сказках, баснях, стансах, сатирических стихах Богданович выступает как типичный рационалист, не нуждающийся в сверхразумном обосновании своих идей и жизненных представлений; как сторонник деистического свободомыслия, поэт ставит проблемы нравственного порядка и социального бытия вне какого бы то ни было их отношения к религии, хотя и не спорит с ней, привлекая для оправдания и обоснования существующего общественного порядка отвлеченно-разумные, внеисторические доводы. Он не видит необходимости общественных изменений; социальное неравенство, воплощенное в форме сословной иерархии, представляется ему естественно-разумлой формой общественной жизни; в этом вопросе он полностью разделяет взгляды Сумарокова и излагает их в своих стихах:

Причины есть тому, что все живут неравно:
Когда начало лишь покажется весны,
То земледельцы все, оставя сладки сны,
Оставя дом, идут с сохой еще в те поры,
Как соловей не пел приятностей авроры;
И вместе на поле они с зарей начнут
Определенный сей природою им труд.
Та водит светлые бразды свои на небе,
Те делают бразды, стараяся о хлебе;
Та темности ночной тем прогоняет мрак,
Тем счастливым нельзя быть инак, а не так.
Во весь трудяся год, труда не ощущают,
Как пользу от того себе воображают,
А прочие иной путь к счастью обрели...[1]

Всякая попытка самочинного изменения общественного порядка отвергается им как проявление невежества и дикости, как бунт против разумности. Так, в басне высмеивается Коза за неуместную и неприличную ее положению смелость:

Отменным счастием судьбина наградила
Того, кто взрос
И кончил век без храбрости в покое,
Кого не тронуло несчастье никакое,
А смелость только быть должна в прямом герое.[2]

Как видно по этим стихотворным декларациям Богдановича, он, среди учеников Хераскова, наиболее последовательно придерживается сумароковских позиций, стоит на точке зрения, утверждающей сословную иерархию и отвергающей всякую попытку ее изменения.

Смерть Елизаветы, недолгое царствование Петра III, новый дворцовый переворот привлекают внимание Богдановича к непосредственно политическим проблемам современности. Он выступает с одами — сначала Петру Федоровичу (ею открывается «Полезное увеселение» в 1762 году), а затем Екатерине, в которых повторяет одну и ту же мысль о необходимости установления в стране истинной законности:

Ликует добродетель ныне,
Коварну злость разносит ветр:
Мы паки в счастливой судьбине,
Когда владеет нами Петр;
Он так, как дед его, владеет,
Богатый бедного не смеет
Теснить за правду на суде;
За службу милости даются,
Слезами сироты не льются,
И правосудие везде.[1]