Стихотворения и поэмы

...брови сурьмящих. - Арабы натирают веки специальной краской, называемой "коль", что считается у них изысканным украшением.

Разве ночь хоть однажды с пути меня сбила... - В пустыне путники определяют путь свой по звездам. Бедуины считают одним из наиболее высоких качеств рыцаря умение ехать непрерывно днем и ночью.

Лязг зубов - будто стрел шевеленье сухое// Под рукой колдуна... - У древних арабов-язычников в храме в Мекке были священные стрелы "залюм", по которым, перемешивая их, предсказывали будущее.

Словно жены и матери над бедуином. - Когда араб погибает на войне, его жены и родные всходят на ближайнгий холм, плачут, стеная и причитая, заклинают всадников своего племени отомстить за погибшего.

Мчатся страусы шумной нестройной толпою. - В оригинале речь идет не о страусах, а о птицах, называемых "като", величиною с ворона. В арабской поэзии мы часто находим упоминание об этих птицах, перелетающих стаями через пустыни Аравии. Бедуин должен помнить местонахождение источников, чтобы знать, где расположиться на отдых.

Плоть по жребию мне раздирают на части / Все недуги... - Метафора эта взята из быта арабов, которые, убив верблюда, тянут жребий, кому какая часть достанется.

Уж не Див ли... - Див - значит дух, гений; польское слово "див", по мнению г-на Сенковского, происходит от персидского и когда-то, вероятно, имело то же значение.

Kocмы грязных волос... - Шанфари поклялся отомстить роду саламанов. Дав такую клятву, араб не умывается, не стрижет волос и не причесывается, не сменяет одежды и не пьет вина до тех пор, пока не осуществит свою месть.

АЛЬМОТЕНАББИ

(С арабского по переводу Лагранжа)

О, доколе топтать мне песчаные груды,

За высокими звездами мчаться в тревоге?

Звездам ног не дано, не устать им в дороге.

Как в степи устают человек и верблюды.

Смотрят звезды - и нет у них вежд воспаленных,

Словно тяжкие вежды скитальцев бессонных.

Лица наши обуглены солнцем пустынным,

Но не стать уже черными этим сединам.

Судия ли небесный к нам будет жесточе

Наших дольных, не знающих жалости судей?

Я не жажду в пути: дождь омоет мне очи

И воды мне оставит в дорожном сосуде.

Я верблюдов, не гневаясь, бью в назиданье:

Да поймут, что идут с господином в изгнанье.

Говорил я верблюдам, пускаясь в дорогу:

"Пусть нога подгоняет без устали ногу!"

И, покинув Египет, рванулся стрелою

Джарс и Аль-Элеми у меня за спиною.

Конь арабский за мною летит, но покуда

Голова его - рядом с горбами верблюда.

Знает стрелы дружина моя молодая,

Как ведун, что их сыплет на землю, гадая.

Воин снимет чалму - вьются волосы черной

Шелковистой чалмой, на ветру непокорной.

Первый пух над губою, - а если нагрянет

Свалит всадника наземь, коня заарканит.

Больше жданного воины взяли добычи,

Но несытую ярость я слышу в их кличе.

Мира, словно язычник, не хочет мой воин,

И, встречаясь с врагом, он, как в праздник, спокоен

Копья, в сильных руках заиграв на раздолье,

Научились свистеть, словно крылья сокольи,

А верблюды, хоть в пене, но жесткой стопою

Топчут Рогль и Янем, красят ноги травою.

От чужих луговин отдаляемся ныне,

Там - на дружеской - мы отдохнем луговине.

Нас не кормит ни перс, ни араб. Приютила

Дорогого султана Фатиха могила.

И в Египте подобного нет на примете,

И другого не будет Фатиха на свете.

Не имел ни сильнейших, ни равных по силе,

С мертвецами Фатих уравнялся в могиле.

Напрягал я мой взор, повторял его имя,

Мир пустым пребывал пред глазами моими.

И увидел я снова дороги начало,

Взял перо и вступил с ним в былую забаву;

Но перо языком своим черным сказало:

"Брось меня и мечом зарабатывай славу.

Возвращайся ко мне после трудного боя.

Меч прикажет - перо не запросит покоя".

Так перо наставляло меня в разговоре.

Нужно было б от глупости мне излечиться,

Не послушался я - и мой разум не тщится

Опровергнуть, что сам он с собою в раздоре.

Можно цели достичь лишь оружьем да силой,

А перо никого еще не прокормило.

Если только ты принял скитальческий жребий,

Для чужих ты - как нищий, молящий о хлебе.

Племена разделяет неправда и злоба,

Хоть единая нас породила утроба.

Буду гостеприимства искать по-другому

И с мечом подойду я к недоброму дому.

Пусть железо рассудит, кто прав в этом споре:

Угнетатель иль те, кто изведали горе.

Мы надежных мечей не уроним до срока:

Наши длани - без дрожи, клинки без порока.

Мы привыкнем глядеть на страданья беспечно:

Все, что въяве мы видим - как сон, быстротечно.

И не жалуйся: каждое горькое слово,

Словно коршуна - кровь, только радует злого.

Вера прочь улетела и в книгах осела,

Нет ее у людского реченья и дела.

Слава богу, что мне посылает в избытке

И труды, и несчастья, но также терпенье;

Я в изгнанье моем нахожу наслажденье,

А другие в неслыханной мучатся пытке...

Удивил я судьбу, ибо выстоял гордо,

Ибо телом я тверже руки ее твердой.

Люди стали слабее метущейся пыли,

Жить бы древле, а ныне лежать бы в могиле!

Время смолоду наших отцов породило,

Нас - никчемных - под старость, с растраченной силой...

[1828]