Ты значил все в моей судьбе.Потом пришла война, разруха,И долго-долго о тебеНи слуху не было, ни духу.И через много-много летТвой голос вновь меня встревожил.Всю ночь читал я твой заветИ как от обморока ожил.Мне к людям хочется, в толпу,В их утреннее оживленье.Я все готов разнесть в щепуИ всех поставить на колени.И я по лестнице бегу,Как будто выхожу впервыеНа эти улицы в снегуИ вымершие мостовые.Везде встают, огни, уют,Пьют чай, торопятся к трамваям.В теченье нескольких минутВид города неузнаваем.В воротах вьюга вяжет сетьИз густо падающих хлопьев,И чтобы вовремя поспеть,Все мчатся недоев-недопив.Я чувствую за них за всех,Как будто побывал в их шкуре,Я таю сам, как тает снег,Я сам, как утро, брови хмурю.Со мною люди без имен,Деревья, дети, домоседы.Я ими всеми побежден,И только в том моя победа.
Земля
В московские особнякиВрывается весна нахрапом.Выпархивает моль за шкапомИ ползает по летним шляпам,И прячут шубы в сундуки.По деревянным антресолямСтоят цветочные горшкиС левкоем и желтофиолем,И дышат комнаты привольем,И пахнут пылью чердаки.И улица запанибратаС оконницей подслеповатой,И белой ночи и закатуНе разминуться у реки.И можно слышать в коридоре,Что происходит на просторе,О чем в случайном разговореС капелью говорит апрель.Он знает тысячи историйПро человеческое горе,И по заборам стынут зориИ тянут эту канитель.И та же смесь огя и жутиНа воле и в жилом уюте,И всюду воздух сам не свой.И тех же верб сквозные прутья.И тех же белых почек вздутьяИ на окне, и на распутье,На улице и в мастерской.Зачем же плачет даль в туманеИ горько пахнет перегной?На то ведь и мое призванье,Чтоб не скучали расстоянья,Чтобы за городскою граньюЗемле не тосковать одной.Для этого весною раннейСо мною сходятся друзья,И наши вечера прощанья,Пирушки наши завещанья,Чтоб тайная струя страданьяСогрела холод бытия.
Когда разгуляется
(1956 – 1959)
Un livre еst un grand сimetierе оu sur lа рlupart dеs tomВes оn nе реut рlus lire les noms еffaces.