Стихотворения и поэмы

Религиозная лексика в лирике Кузнецова не опровергает мысль об эклектичности его образной символики этой тематической группы: он использует и усвоенный христианством «старый словарь, восходящий к индоевропейскому источнику: «бог», «спас», «святой», «пророк», «молитва», «жертва», «крест»... , и слова, словосочетания и синтаксические конструкции из Библии: «архангел», «древо познания», «мерзость запустения», «томление духа», «крестные муки», «блаженны нищие духом» и др.

Быт

Одним из известнейших произведений Ю. Кузнецова является поэма «Дом». Но не только в поэме - во всей его лирике этот образ-символ - один из самых главных. В народной культуре дом -«средоточие основных жизненных ценностей, счастья, достатка, единства семьи и рода (включая не только живых, но и мертвых.)». В стихотворении «Семейная вечеря» они сидят за одним столом:

Неполная смерть поднимает из праха
Истлевшие кости., солдатская бляха
Блестит на одном.
Пришельцы глядят на пустые стаканы,
Садятся за стол и сквозят, как туманы,
Меж ночью и днем.

Дом у поэта построен по славянской мифологической модели: «Четыре стены дома обращены к четырем сторонам света, а фундамент, сруб и крыша соответствуют трем уровням вселенной (преисподняя, земля, небо).». Только он у него «разрушенный», «заброшенный», «старый», «рассохшийся», а ко всему прочему еще и недостроенный: «Где он? Дом я достроил до крыши, Вместо пола и стен - решето...» («Муравей»). Иногда дом в сознании лирического героя превращается в тень, в некий фантом: «Я видел: ворон в небесах  Летел с холмом земли в когтях. Не дом ли мой блеснул на нем, Скрываясь в небе голубом?» («Холм»). А порой он совсем исчезает: «Назад старший брат отпрянул, Смотрит - а дома нет.» («Баллада о старшем брате»). В «Балладе об ушедшем» поэт раскрывает причину катастрофы, заставляющую вспомнить библейскую притчу о блудном сыне:

Среди стен бесконечной страны
Заблудились четыре стены.
А среди четырех заблудился
Тот, который ушедшим родился.

Еще два «бытовых» образа нагружены глубоким философским смыслом - это гвоздь как символ распятия: «Но ладонь от ладони ушла В голубом небосклоне. Вбиты гвозди, и кровь залила Эти лица-ладони.» («Ладони») и зеркало - «в народных представлениях символ удвоения действительности, граница между земным и потусторонним миром»:

Ты поверил, что правда сама,
А не кривда глядит из зерцала.
Ты, конечно, сошел бы с ума,
Если б в нем отраженье пропало.

Ты попался в ловушку мою,

На дешевую склянку купился.
Глянь вокруг! Ты, как Данте в раю,
В лабиринте зеркал очутился.

(«Испытание зеркалом»)

Названия людей

Мать, сына и отца в поэзии Кузнецова невозможно отделить друг от друга. «Мы навек триедины!»- восклицает поэт. Безотцовщина - его горькая правда, но семья живет в воображении поэта своей особой, фантастической, но, может быть, не менее реальной жизнью. Мифо-реальность здесь выходит на высший эмоциональный уровень: личная трагедия семьи превращается в трагедию российского и вселенского масштаба. В ее центре - образ Матери. Лики Матери человеческой («Русская бабка»), Матери-земли («Четыреста») и Матери-вселенной («Ты не стой, гора, на моем пути...») сливаются, но не образуют лик запечатленный и застывший. Связь поколений, одновременно и мистическая, и реальная, сплетается в «русский узел» давнего конфликта отцов и детей. Связь эта противоречива в самой своей сути: она разорвана внешне, но крепка внутренними силами притяжения. Говоря словами Рубцова, эта связь «жгучая» и «смертная». Память рода вроде бы прервана: «Хочу окликнуть мать родную, Но позабыл родной язык.» («Что говорю? О чем толкую?..») и будущая встреча не сулит ничего хорошего:

-Где ты был? - она тихо подсядет,
Осторожную руку склоня.
Но рука, перед тем, как погладить,
Задрожит, не узнает меня.
(«Ниоткуда, как шорох мышиный...»)
Но почему тогда так настойчиво повторяет сын одну и ту же фразу?..

Россия-мать, Россия-мать, -

Доныне сын твердит, -
Иди хозяина встречать,
Он под окном стоит.

(«Четыреста»)