Читаем Стихотворения и поэмы полностью

А пряжка с якорем!                                 А ленты!                                                    А полосатый воротник!Я, навалясь на подоконник,                                               к стеклу нагретому приник.Моряк стоит у нашей лавки                                               и нашей Груньке руку жмет.«Скажу-скажу!                         Скажу маманьке,                                                      когда с собрания придет.Ага, под ручку!                         Вот так дело!Ну, попадет тебе, постой!..»А как сияет,                    как сияет                                       на пряжке якорь золотой!А вон и мама!                        «Испугались!» —                                                       шепчу я, радуясь беде,и вижу, как дрожат их тени                                               в весенней разливной воде.Идут в избу!                   Втроем!                                            С маманей!Я — с подоконника, бегомна печку сразу,                            весь — вниманье…«Входите, что ж, весна кругом.Натопчете? — смеется мама. —Неважно, вымыть есть кому».«Вот это да: идет в ботинках,а мне — снимай,                              в моем дому!»Садится. Лавка заскрипела.
Он виден мне из-за трубы,чужой, форсистый, белозубый, широкоплечий —                                                                                  в пол-избы.Фуражка на столе. Читаю:                                              «Каспийский ф…» — не разберу!«Надолго?» — спрашивает мама.«Совсем». И глянул на сестру.А та потупилась.«Постой-ка,                      уйдет — я всё скажу тогда».«Заехал в Сталинград сначала, устроился и вот —                                                                                       сюда».Опять глядит на Груньку что-то.«Так, значит, в город?.. А не зря?»— «По специальности…Я слесарь теперь. Нужны и слесаря».— «А тут дела, — вздохнула мама. —Колхозы. Трудно: первый бой!Остался бы, войдешь в правленье.                                                             Ты коммунист?»— «Само собой…Тут — знаю…                         Но и там работа,там строят Тракторный завод.Попробовать себя охота,                                          уж так решили с Груней вот…»И мама на сестру взглянула:                                                  «Поедет больно налегке…Скрывала всё!»                             — «Не смела, мама!..»Слеза по маминой щеке,еще, еще,по той морщинке, что я разглаживал не раз,текут
          слезинка за слезинкойиз дорогих, любимых глаз.А Грунька к маме наклониласьи хнычет что-то,а матрос:              «Мамаша», — вдруг сказал,«Мамаша»?И тут уж я ослеп от слез.Впотьмах нащупываю волглый подшитый валенок                                                                                           в углу.Замах обеими руками —                                         он, колеся, летит к столу!Я с печки кубарем срываюсь.                                                  «Убью его!» —                                                                            дрожа кричу.Сквозь сени и — с крыльца                                               к пожарке,скорей, скорей — за каланчу.Лечу, и прыгаю от страха,                                              и ветер марта рву плечом.Ноздрявый снег хрустит под пяткой,                                               сквозь пальцы глина бьет ключом,а краем глаза вижу ленты и Груньку:                                                              гонятся за мной!«Алешка, босиком, куда ты? — кричит сестра.—                                                                            Иди домой!»— «Нет, не обманешь!Хорошо мне, разутому, здесь на ветру».— «Постой, Алешка                                     — «Так и встану!..»— «Простудишься!»                              — «Пускай умру!Пускай умру,чтоб не напрасно катилась мамина слеза.
Пускай!» — шепчу, глотая слезы,                                                      бегу куда глядят глаза…«…Ну и мальчишка, вот так норов!»— «Да, что ты скажешь, весь в отца».Гудит изба от разговоров,сидят и судят без конца.«Не заболеет?»— «Что ты, Павел,ни разу не хворал — кремень!..»— «Ты бы, зятек, не брал, оставил —уж больно по нему                               ремень.Три девки было,                               взял хоть эту,один мужчина у меня.Схвачусь побить — ремня-то нету,так — без отца и без ремня…»Я знаю, знаю:                          шутит мама, —по голосу всё узнаю.«А что в отца, так вылит прямо,хоть песенность бы взял мою!»«Отец!                 Какой ты был?                                               И кто ты?И где ты?                    Мы не ждем теперь.Всё время ждали, как с работы,тебя,            вот-вот откроешь дверь.Пойми,             легко ли без отца-то?Ночами ждал тебя, не спал…»«Как с продотрядами в двадцатом
ушел сюда,                    так и пропал…» —вздыхает мама.Я с сестренкойна печке —                         голову в ладонь.Моряк стрельнул пахучей спичкойи, прикурив, стряхнул огонь.«Ну, что ж мы?»В тусклом, желтом светегорит стеклянной белый свет.«До дна!За ваше счастье, дети.Мое?Какое в сорок лет?!»— «Мы тут надумали, мамаша,хотели… может, и не то?Об Алексее дума наша,решили с Груней…»— «Ну, а что?..»(Я вскинул голову и замер,дышу в тревоге тяжело,его слова ловлю глазами,сон как рукой с меня сняло.)«Двенадцать лет.                             Четвертый кончит,там — в пятый.                             А учиться рад.А может, взять нам, коль захочет,его с собою в Сталинград?»— «Я? В Сталинград?..»— «Учиться будет.Зарплата у меня — вполне…»«.. Эй, горожанин!» — мама будит.И радостно и страшно мне.
Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже