Стихотворения и поэмы

В письме писателей признавалось, что пути современной русской литературы связаны с путями советской, пооктябрьской России, но опротестовывались огульные нападки на них со стороны журналов вроде «На посту» («Мы считаем нужным заявить, что такое отношение к литературе не достойно ни литературы, ни революции… Писатели Советской России, мы убеждены, что наш писательский труд и нужен, и полезен для нее» [64]). Это письмо на совещании огласили. Надо думать, что оно способствовало включению в текст принятого через год постановления ЦК РКП(б) «О политике партии в области художественной литературы» (наряду с общеполитическим бредом о «завоевании пролетариатом позиций в художественной литературе») — слов о том, что «коммунистическая критика должна изгнать из своего обихода тон литературной команды», а «партия должна высказываться за свободное соревнование различных группировок и течений» и при этом «должна всемерно искоренять попытки самодельного и некомпетентного административного вмешательства в литературные дела» [65]. Так или иначе весомость атак «неистовых ревнителей» на писателей-попутчиков была ослаблена [66], да и поэма «В петле» увидела свет…

6. «Кавказский пленник» (1924–1925)

В июле 1924 года Полонская с маленьким сыном отдыхала в Крыму, откуда они поехали к родственникам в Тифлис (не только ради кавказских красот: Полонскую, несомненно, манил постепенно складывающийся роман с мужем ее кузины М.С. Фербергом). Однако предполагавшийся беззаботным отдых был неожиданно сорван. По официальному сообщению, в Грузии утром 28 августа началось меньшевистское восстание, провозгласившее независимую республику и создание нового правительства. На следующий день восстание было подавлено [67]. Ряд лиц, готовивших его, был арестован еще до начала восстания. После разгрома последовали многочисленные аресты подозреваемых в соучастии. Был арестован и М. Ферберг, ответственный работник закавказского Совнаркома; несколько дней о его судьбе близким вообще ничего не было известно [68]. Небольшой цикл тифлисских любовных стихов Полонской завершается на драматической ноте:

Оторван от рук моих,
В тюрьме, в тюрьме,
Оторван от рук моих.
Лежишь во тьме…
За тремя стенами, за желтой Курой,
Лежишь в темноте, черноглазый мой…

(Про этот цикл — «Еще любовь» — Полонская вспоминала: «Сентиментальности во мне не было, и то, что можно было сказать стихами, осталось на страницах книжки в синей глянцевой обложке, которую я назвала “Упрямый календарь”». Приведя эти строки, которые после 1929 г. никогда не перепечатывались, Полонская продолжила: «В Тифлисе я была разлучена с другом и долгие годы не смела об этом сказать» [69]). 12 сентября, уже в Ленинграде, Полонская получила телеграмму «Вернулся=Миша», а из последовавшего письма узнала весело описанные невеселые подробности тюремного заключения «по ошибке» [70].

Драматические воспоминания о тифлисских днях неотвязно преследовали Полонскую; она замыслила и начала писать поэму «Кавказский пленник», которую, однако, так и не смогла завершить [71]… Сюжет поэмы начинается с описания событий февраля 1921 г., когда части Красной Армии перешли границу независимой тогда Грузии, и через несколько дней меньшевистское правительство Ноя Жордания вынуждено было бежать из Тифлиса в Батум под прикрытие турецких войск, откуда вскоре отправилось в эмиграцию.

Эпиграф к первой главе, подписанный «Из большевистских плакатов», был ироничен:

Они провозгласили —
Тифлис — второй Верден —
И тотчас отступили
От неприступных стен.

Речь шла об армии меньшевистского правительства; в личном архиве Полонской сохранился черновой вариант начала первой главы:

Всю ночь стреляли. Слухи шли,
Что бой под городом и близко,
Что отбивается Тифлис
От комиссаров большевистских.

[72]

Затем следовали вполне антибуржуазные строфы:

Под одеялом в темной спальне,
Прислушиваясь к залпам дальним,
Шептал буржуй супруге жирной:
Сии, сии, все обойдется мирно.

Кто слушал пенье залпов дальних,

Кто мирно спал в прохладных спальнях.

Меньшевиков изгнали, но грузинская буржуазия продолжала надеяться на скорую победу Ноя Жордания:

Настанет день. Вернется Ной
И будет в городе покой, —

хотя реальных шансов на это было мало:

А между тем уже в Батуме
… к побегу готов
Ной золото припрятал в трюме
Турецких дружеских судов.