Среди ночных блистательных блужданий,Под треск травы, под говор городской,Я потерял морей небесных пламень,Я потерял лирическую кровь.Когда заря свои подъемлет перья,Я у ворот безлиственно стою,Мой лучезарный лик в чужие плечи канул,В крови случайных женщин изошел.Хор
Вновь повернет заря. В своей скалистой ночиОрфей раздумью предан и судьбе,И звуки ластятся, охватывают плечиИ к лире тянутся, но не находят струн,Человек
Не медномраморным, но жалким человекомСтою на мраморной просторной вышине.А ветр шумит, непойманные звукиОбратно падают на золотую ночь.Мой милый друг, сладка твоя постель и плечи.Что мне восторгов райские пути?Но помню я весь холод зимней ночиИ храм большой над синей крутизной.Хор
Обыкновенный час дарован человеку.Так отрекаемся, едва пропел петух,От мрамора, от золота, от хвоиИ входим в жизнь, откуда выход – смерть.Август 1922
Вы римскою державной колесницей…
Вы римскою державной колесницейНесетесь вскачь. Над Вами день клубится,А под ногами зимняя заря.И страшно под зрачками римской знатиНайти хлыстовский дух, московскую тоскуЦарицы корабля.Но помните Вы душный Геркуланум,Везувия гудение и взлет,И ночь, и пепел.Кружево кружений. Россия – Рим.Август 1922
Шумит Родос, не спит Александрия…
Шумит Родос, не спит Александрия,И в черноте распущенных зрачковВстает звезда, и легкий запах мореГорстями кинуло. И снова рыжий день.Поэт, ты должен быть изменчивым, как море, —Не заковать его в ущелья гулких скал.Мне вручены цветущий финский берегИ римский воздух северной страны.Умолк. Играй, игрок, ведь все равно кладбище.Задул ночник, спокойно лег в постель.Мне никогда и ничего не снится.Зеленый стол и мертвые кресты.Ноябрь 1922
До белых барханов твоих…
До белых барханов твоихОт струй отдаленного моряНебывшей отчизны моейЛетают чугунные звуки.Твои слюдяные глазаИ тело из красного воска…В прозрачных руках – города.В ногах – Кавказские горы.У гулких гранитов НевыУ домов своих одичалыхВ колоннах Балтийской страныЖивет Петербургское племя.Стучит на рассвете траваКупцы кричат на рассвете.Раскосо славянской РусиСбирается прежнее вече.И страшен у белых колоннПод небом осенним и синимЯзык расписной как петухНа древне-языческой хате.Я полюбил широкие каменья…