Склонясь над червонной солонкой,Узорную травишь резьбу,Запрятав седины под тонкийСеребряный венчик на лбу.На медный чеканенный кубокАнтичные врежешь слова,Чету полногрудых голубокИ пасть разъяренного льва.Пускай голубой кислотоюИзъедены пальцы твои,Зато чешуей золотоюБлистает головка змеи.И разве не щедрая плата —Вливать, осторожно дыша,Густое тягучее златоВ граненую форму ковша?Чтоб славили гости КалифаСвященное имя твое,По крыльям свирепого грифаУзнав золотое литье.
1927
КУВШИН
"Приди, благодари и пей" —Так говорил кувшин безмолвный.Гостеприимный сын степейПринес его, водою полный,На перепутье двух дорог,Ползущих мертвенной пустыней,Где сох ковыль и травы жегНебесный свод пустой и синий.А мимо в дальние местаВерблюды шли. И не однаждыТянули жадные устаКочевники в порыве жаждыК его изогнутым краям.Едва желанье утоляя.И дальше шли, глоток друзьямИли верблюдам оставляя.Глоток не охлаждает уст,Но влага изошла. И нынеНежданно оказался пустКувшин, оставленный в пустыне.
1927
ГРАВЮРА
Червонцев блеск на дне мешка,Тюки, готовые к торговле,И хвост резного петушкаКраснеет на узорной кровле.Цыган разводит под горномОгонь, а в тереме над Камой —Она в окошке слюдяномУ пяльцев за свинцовой рамой.
1927
ЗИМНИЙ ВЕЧЕР
В зимний вечер девки драли перьяВ темной хате. Долго говорилиСтарые полтавские поверья,Темные черниговские были:"А под утро море стало тише.Хан велит орду готовить к бою…"Было слышно, как, топчась по крыше,Ветер разговаривал с трубою.Стали девки стлаться, напевая,Съели на ночь по кусочку сала.Только бабка дряхлая, зевая,Долго шпилькой голову чесала.Да и та утихла. Повязалась,В ухо на ночь положила вату,Покрестила окна: все казалось,Что глядит недобрый кто-то в хату.А уже под утро на деревнеПетухи распелись. Прояснилось.Молодым — любовь, а этой древней —Светопреставление приснилось.