Стихотворения и поэмы. Дневник

Лапландских летних льдов недальняя граница.
Хлад Ладоги глубок, и плавен ход ладьи.
Ладони ландыш дан и в ладанке хранится.
И ладен строй души, отверстой для любви.

Есть разве где-то юг с его латунным пеклом?

Брезгливо серебро к затратам золотым.
Ночь-римлянка влачит свой белоснежный пеплум.
(Латуни не нашлось, так сыщется латынь.)

Приладились слова к приладожскому ладу.

(Вкруг лада – всё мое, Брокгауз и Ефрон.)
Ум – гения черта, но он вредит таланту:
стих, сочиненный им, всегда чуть-чуть соврёт.

В околицах ума, в рассеянных чернотах,

ютится бедный дар и пробует сказать,
что он не позабыл Ладыжинских черемух
в пред-ладожской стране, в над-ладожских скалах.

Лещинный мой овраг, разлатанный, ледащий,

мной обольщен и мной приважен к похвалам.
Валунный водолей, над Ладогой летящий,
благослови его, владыко Валаам.

Черемух розных двух пересеченьем тайным

мой помысел ночной добыт и растворен
в гордыне бледных сфер, куда не вхож ботаник, —
он, впрочем, не вступал в безумный разговор.

Фотограф знать не мог, что выступит на снимке

присутствие судьбы и дерева в окне.
Средь схемы световой – такая сила схимы
в зрачке, что сил других не остается мне.

Лицо и речь – души неодолимый подвиг.

В окладе хладных вод сияет день младой.
Меж утомленных век смешались полночь, полдень,
лад, Ладога, ладонь и сладкий сон благой.

17—20 июня 1985

Сортавала

«Всё шхеры, фиорды, ущельных существ…»