Стихотворения Ивана Никитина

Мы нарочно сделали это сравнение, чтобы показать, до какой степени холодно, обдуманно, головным образом берется г. Никитин за свои изображения и каким образом желание показаться умным дитятей пересиливает в нем живые чувства и ослабляет энергию его внутренней жизни. От постоянной привычки высказывать только вещи, принятые в хорошем литературном обществе, самая восприимчивость г. Никитина как-то притупилась: он работает не из сырого материала, а почти всегда уже из того, который был в обделке. Не жизнь вдохновляет его, а умные изображения жизни у поэтов и мыслителей. Двадцать раз на разные лады он повторяет, что он измучен жизнью, что не знает, куда деваться от пошлых, грязных сцен, от невежественных оскорблений и проч. Но все это говорится в общих чертах, как вывод из чего-то давно известного; а как это давно известное отразилось именно лично на поэте, этого и нет нигде. Он постоянно «уединяется от нас в холодное величье» и как будто силится показать, что у него в сердце сидит знаменитая Weltschmerz[1], печаль о бедствиях человечества. Но ведь, чтобы иметь право высказывать такую печаль, надо, во-первых, мыслью своей уйти подальше, чем г. Никитин, и не писать стихотворений вроде «Молитвы дитяти», «На кладбище» и т. п. А во-вторых, и мировая печаль должна же непременно иметь свою «точку отправления», должна же начинаться с каких-нибудь частных впечатлений и мотивов, которые непременно и выскажутся в стихах поэта, истинно и глубоко проникнутого горем хотя бы и о бедствиях человечества. В противном же случае выходят либеральные фразы, как, например, в следующем стихотворении г. Никитина:

Покой мне нужен.
Грудь болит,
Озлоблен ум, и ноет тело.
Все, от чего душа скорбит,
Вокруг меня весь день кипело.
Куда бежать от громких слов?
Мы все добры и непорочны!
Боготворить себя готов
Иной друг правды безупречный!
Убита совесть, умер стыд,
И ложь во тьме царит свободно;
Никто позора не казнит,
Никто не плачет всенародно!..
Меж нами мучеников нет,
На крик «спасите!» нет ответа!
Не выйдем мы на божий свет:
Наш рабский дух боится света!
Быть может, в воздухе весь вред:
Чему бы гибнуть, – процветает,
Чему б цвести, – роняет цвет
И жалкой смертью умирает.

Все это прекрасно; но все это не впечатления прожитой жизни, а фразы, к которым способны и г. Бенедиктов, и г. Розенгейм, и даже г. Минаев, и которые решительно никому не нужны и ничего не объясняют. У г. Никитина эти фразы тем более лишены всякого значения, что они не выражают даже его собственного, прочного миросозерцания. Например, в приведенном стихотворении он жалуется на громкие слова при отсутствии настоящего дела; еще яснее это выражено в стихотворении «Разговоры», которое оканчивается следующими куплетами:

Как поверить словам, —
По часам мы растем;
Закричать «помоги!» —
Через пропасть шагнем!
В нас душа горяча,
Наша воля крепка,
И печаль за других
Глубока, глубока!
А приходит пора
Добрый подвиг начать, —
Так нам жаль с головы
Волосок потерять:
Тут раздумье и лень,
Тут нас робость возьмет…
А слова – на словах
Соколиный полет!..

А между тем он же пишет стихотворение, в котором восхищается современными начинаниями и находит, что уже —

Мертвые в мире почили,
Дело настало живым{17}

.

В другом стихотворении он настаивает, чтобы поэт

Не говорил, что жизнь ничтожна…{18}

– и пр.