Стихотворения. Поэмы

В сентябре 1848 года, после того как Австрия отказалась удовлетворить законные требования Венгрии и предоставить ей самостоятельность « решении финансовых и военных вопросов, Национальное собрание призвало народ сбросить иго Габсбургов. В эти грозные дни, когда встал вопрос о самом национальном существовании Венгрии, окруженной несметными полчищами врагов, стихотворения Петефи преследовали непосредственно агитационные цели, вдохновляли народ на борьбу («Дядя Петер», «Секеи»). Петефи вновь обращается к песенному жанру и создает ряд замечательных боевых песен, поражающих своим лаконизмом, драматической напряженностью и ясностью основной идеи, которая выделяется рефреном («В битве», «Боевая песнь»). Однако во многих стихотворениях этих дней сквозят трагические ноты: поэт пишет о семье, о любимой, о прелести родного края так, словно видит их в последний раз. Как будто предчувствуя свою судьбу, он говорит, с поразительной откровенностью, обращаясь к жеие, в стихотворении «Да и чему бы радовался я…»:

А что же слез стыдиться буду я,
Когда огнем объята грудь моя?
Разлуки пламень не отбушевал!
Но выстою в бою и в этот раз -
Быть может, лев страшней всего в тот час,
Когда скорбит, что львицу потерял!

(Перевод Л. Мартынова)

Тридцать первого июля 1849 года Шандор Петефи пал на поле шегерварской битвы, сражаясь в рядах венгерской революционной армии против войск русского царя. Преждевременная смерть оборвала творческий путь великого поэта. Но творчество его не осталось незавершенным шедевром – оно являет пример классической цельности. Поэзия его была революционным завершением длившегося более чем полувека процесса формирования демократического сознания венгров, процесса борьбы за национальное освобождение и преобразование общества. Вместе с тем – его поэзия была увертюрой новой эпохи в венгерской литературе. Находясь на переднем крае мировой поэзии, Петефи достиг вершины своего творчества, поднимаясь по крутизне им самим сформулированной про граммы: «Напрасно забывают, что настоящая поэзия – это поэзия народная, и именно она должна стать господствующей. Властвуя в поэзии, народ приблизится и к господству в политике, а в этом – задача века; завоевать ее – цель каждой благородной души, которой невыносимо видеть, как миллионы страдают ради того, чтобы несколько тысяч аристократов коптили небо, наслаждаясь жизнью».

ПАЛ ПАНДИ

СТИХОТВОРЕНИЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПОЛНОМУ СОБРАНИЮ СТИХОТВОРЕНИЙ

Нынче у меня праздник. Сегодня, 1 января 1847 года, мне исполнилось двадцать четыре года, я достиг совершеннолетия. У меня вошло в привычку в день Нового года (тем более что он является и днем моего рождения) перебирать в памяти весь истекший год; но сегодня я представил себе не только этот год, а и всю мою жизнь, весь мой писательский путь. Быть может, будет не лишним, если я, в виде предисловия к полному собранию стихотворении, подготовляемому мною сейчас к печати, изложу свои размышления о том периоде моей жизни, когда я впервые вступил в общение с моими уважаемыми читателями; я изложу их с той искренностью, которую не приемлет лицемерный мир. Но ведь это для меня не препятствие. Вместо десяти друзей, купленных лицемерием, я предпочитаю приобрести искренностью сотню врагов. О! Искренность в моих глазах – великое достоинство, так как меня одарил ею мой ангел: он постелил ее простынкой в мою колыбель, и я унесу ее саваном с собой в могилу…

В нашей литературе еще ни о ком мнение критиков и читателей столь сильно не расходилось, как обо мне. Большая часть публики решительно стоит за меня, большинство критиков – решительно против меня. И прежде и теперь я долго размышлял: кто же прав? И прежде и теперь я пришел к выводу, что права публика. Публика! Я понимаю под этим читателя, а не театральную публику: между читателем и зрителем существует большая разница… Итак, я говорю, что читающая публика может заблуждаться, пренебречь кем-нибудь по той или иной причине, но если она кого-нибудь удостоила вниманием и полюбила, то пусть и не в полной мере, но такой человек бесспорно заслужил ее любовь,- если, конечно, это не ошибка целой эпохи, а нынешняя эпоха едва ли так ошибается.

Признаюсь, год назад мне было очень не по себе от того, что критики предавали меня анафеме (они сами называли так свои суждения). Они доставили мне немало горестных часов. Но сейчас, слава богу, я уже излечился от этого недомогания и добродушно улыбаюсь, когда вижу, как эти новые Титаны силятся одолеть меня то Оссой, то Пелионом. Более того, каждому из них кажется, что он Юпитер, что от взмаха его ресниц содрогается Олимп. Однако эти юпитерчики могут помахивать даже своими космами, а Олимп все-таки остается незыблемым.