Я в старом сказочном лесу!Как пахнет липовым цветом!Чарует месяц душу мнеКаким-то странным светом.Иду, иду, — и с вышиныКо мне несется пенье.То соловей поет любовь,Поет любви мученье.Любовь, мучение любви,В той песне смех и слезы,И радость печальна, и скорбь светла,Проснулись забытые грезы.Иду, иду, — широкий лугОткрылся предо мною,И замок высится на немОгромною стеною.Закрыты окна, и вездеМогильное молчанье;Так тихо, будто вселилась смертьВ заброшенное зданье.И у ворот разлегся Сфинкс,Смесь вожделенья и гнева,И тело и лапы как у льва,Лицом и грудью — дева.Прекрасный образ! ПламенелБезумьем взор бесцветный;Манил извив застывших губУлыбкой едва заметной.Пел соловей, — и у меняК борьбе не стало силы;И я безвозвратно погиб в тот миг,Целуя образ милый.Холодный мрамор стал живым,Проникся стоном камень, —Он с жадной алчностью впивалМоих лобзаний пламень.Он чуть не выпил душу мне, —Насытясь до предела,Меня он обнял, и когти льваВонзились в бедное тело.Блаженная пытка и сладкая боль!Та боль, как та страсть, беспредельна!Пока в поцелуях блаженствует рот,Те когти изранят смертельно.Пел соловей: «Прекрасный Сфинкс!Любовь! О любовь! За что тыМешаешь с пыткой огневойВсегда твои щедроты?О, разреши, прекрасный Сфинкс,Мне тайну загадки этой!Я думал много тысяч летИ не нашел ответа».Это все я мог бы очень хорошо рассказать хорошей прозой… Но когда снова перечитываешь старые стихи, чтобы, по случаю нового их издания, кое-что в них подправить, тобою вдруг, подкравшись невзначай, завладевает звонкая привычка к рифме и ритму, и вот стихами начинаю я третье издание «Книги песен». О Феб-Аполлон! Если стихи эти дурны, ты ведь легко простишь меня… Ты же — всеведущий бог и прекрасно знаешь, почему я вот уже так много лет лишен возможности заниматься больше всего размером и созвучиями слов…{1} Ты знаешь, почему пламя, когда-то сверкающим фейерверком тешившее мир, пришлось вдруг употребить для более серьезных пожаров… Ты знаешь, почему его безмолвное пылание ныне пожирает мое сердце… Ты понимаешь меня, великий, прекрасный бог, — ты, подобно мне, сменявший подчас золотую лиру на тугой лук и смертоносные стрелы… Ты ведь не забыл еще Марсия{2}, с которого заживо содрал кожу? Это случилось уже давно, и вот опять явилась нужда в подобном примере… Ты улыбаешься, о мой вечный отец!
Писано в Париже, 20 февраля 1839 г.
ЮНОШЕСКИЕ СТРАДАНИЯ
(1817–1821)
Сновидения
«Мне снились страстные восторги и страданья…»
Перевод М. Михайлова
Мне снились страстные восторги и страданья,И мирт, и резеда в кудрях прекрасной девы,И речи горькие, и сладкие лобзанья,И песен сумрачных унылые напевы.Давно поблекнули и разлетелись грезы;Исчезло даже ты, любимое виденье!Осталась песня мне: той песне на храненьеВверял я некогда и радости и слезы.Осиротелая! Умчись и ты скорее!Лети, о песнь моя, вослед моих видений!Найди мой лучший сон, по свету птицей рея,И мой воздушный вздох отдай воздушной тени!«Зловещий грезился мне сон…»
Перевод М. Михайлова