Стихотворения. Прощание. Трижды содрогнувшаяся земля

— А разве то, о чем я говорю, не сегодняшний день?! Кто не дерзает подняться выше требований дня, тот, по-моему, не поспеет и за повседневными требованиями… Очень возможно, что мне еще много, много надо учиться и что мне меньше, чем кому бы то ни было, к лицу критиковать и давать советы. Но я знаю одно: то, чего я так страстно хочу, спросится с нас. Спросится! Сегодняшний день — это война, и нам необходимо загореться воодушевлением борьбы против войны! Укажем же людям светлый путь разума среди всего этого безумия. Самое великое, к чему стремится человек с тех пор, как он себя помнит, спросится с нас… с нас…

Гартингер крепко пожал мне руку.

— Ты сказал очень много важного, друг! До свидания! Мне хочется подумать над всем этим.

* * *

В кафе «Стефани» было пусто.

Реяли флаги, всюду по-прежнему реяли флаги. Время близилось к полудню. Я сел у окна.

Кельнер принес газеты и сказал:

— Сейчас пройдет полк Листа.

Во время спектакля в Мюнхенском камерном театре Ведекинд выступил с патриотической речью. В одной из газет было напечатано воззвание анархистов, снабженное благожелательным примечанием редакции, оно было озаглавлено: «На зов кайзера откликнулись все, все».

«Что же такое эта война?» — спрашивал я себя с новой тревогой и, стараясь рассеять собственную неуверенность, ответил себе словами Гартингера: «Борьба идет за рудный бассейн Лонгви, народы вынуждены проливать кровь за новые рынки сбыта и сверхприбыли капиталистов».

«Так что же, значит, мы не должны обороняться, даже если враг нападет на нас?»

«Перечитай речи кайзера за последние годы, вспомни хотя бы о «прыжке пантеры» и подумай — кто же этот враг: русские или французские рабочие и крестьяне?… Стой твердо на своем! Не сдавайся! Не позволяй сбить себя с толку!»

«Но это еще не все. Это еще не вся война, тут еще многого не хватает. Надо изучить войну. Но начать надо не с изучения войны, а с изучения мира. Даже с ним далеко не все ладно…»

— Идет полк Листа! — крикнул кельнер, стоявший у двери.

И вот уже гремят литавры, бьют барабаны и оркестр играет: «Был у меня товарищ…»

Все, что до этой минуты двигалось по улице в разных направлениях, вдруг дружно устремилось в одну сторону. Окна с шумом распахнулись, балконы, переполненные до отказа, словно подались вперед, в подъездах и подворотнях толпились мужчины в рабочих блузах, женщины в передниках…

Точно какая-то сила вышвырнула меня на улицу. Оттесняя меня к стене дома, надвигался поющий людской вал. В центре его высились дула винтовок, из которых торчали цветы.

Вверх-вниз — четко взлетали палочки барабанщика, словно без этих четких взмахов вверх и вниз не было бы и музыки. Мерный шаг солдат сметал все на своем пути.

— Вот они, наши добровольцы, совсем еще дети, вот она, немецкая молодежь! — всхлипывал рядом седоволосый старик и бросал на меня укоризненные взгляды. — Левой! Левой! Левой! — рявкал он мне, чтобы я держал шаг. Только на углу я с трудом остановился.

Словно увенчанный лаврами, шел полк по Терезиенштрассе, вот он свернул на Тюркенштрассе, и все невольно подхватили его песню:

В лесу пели птички,
Так чудно пели надо мной:
Родина, о родина,
Вновь встречусь я с тобой…

Вдруг взблеснуло знамя; его конвоировали два солдата с примкнутыми штыками.

Слава нам, слава нам,
Слава и победа нам!
Грудью, душой
За край родной!

Только на одно мгновение увидел я его лицо из-за белоголубого шелкового полотнища. Потом уж я видел одно только развевающееся знамя.

Это он, Мопс, шел впереди с полковым знаменем.

Я хотел снять шляпу, но нет, оказывается, я стоял с непокрытой головой, а знамя плыло уже далеко впереди… Там шел он…

Я громко пел. Пусть он там, под уплывающим знаменем, слышит, что я тоже пою:

Он был сражен на месте,
И кровь его текла…

Еще раз, издалека, донеслось:

Ты не пожмешь мне руку,
Но в вечности, в разлуке,
Будь верным другом мне…

Тогда и я помахал рукой на прощание. Но совсем в другую сторону, туда, где стоял Охотничий домик, где зеленел осиянный лес, и попрощался с Мопсом: «Возвращайся скорей!»

* * *

— Пять пфеннигов! Нет ли у вас пяти пфеннигов, прошу вас…

Зак взял пять пфеннигов и уставился на пустой мраморный столик.