Стихотворения. Прощание. Трижды содрогнувшаяся земля

— Есть парадные лестницы и черные лестницы, есть винтовые лестницы и пожарные лестницы, но эта лестница, как вы, бесстрашный Лестничный альпинист, имели возможность убедиться, совершенно особая, взбесившаяся лестница, вышедшая из всякого повиновения. Она не знает никакого выхода на волю и только раздает направо и налево чувствительные тумаки… Скверный лестничный анекдот, не правда ли?

Блуждающий по аду проложил себе дорогу ко мне и стал рядом: охраняя меня, он взял меня за руку и повел. Многие Страшные образины утратили свой страшный вид, мне показалось, что все они перекочевали сюда из паноптикума. Неустанный вопрошатель продолжал спрашивать и такие вопросы задавал доктору Гоху, который пришел сюда, чтобы приговорить меня к смертной казни за мои неразрешимые комплексы, что этот Нюхатель стал поспешно массировать себе мозг кокаином и отменил смертный приговор. Отважный Глашатай правды сказал Анархисту всю правду, и тот, пристыженный, отступил и даже извинился: он, мол, не имел представления, в какое общество попал.

— Куник! — позвал знакомый голос. Боксер в ужасе оглянулся и затопал, убегая вниз по лестнице.

— Куник! Гад проклятый! — позвала Фанни.

Куник заявил, что потерял всякую охоту драться, а кроме того, я, конечно, непобедим, так как ношу знаменитый пояс «Геркулес», делающий человека силачом, он, дескать, на себе испытал действие этого пояса. Дядя Карл, мой сумасшедший дядя, в припадке буйного помешательства набросился на своих же, его с трудом удалось увести, а я тем временем преодолел еще несколько ступенек, не получив ни одного удара. Дядя принес с собой тот самый страшный крик, вслед за которым в тот раз взвыл весь Оплот мира, но я с песней, укрепляющей дух человека, прошел сквозь город улюлюкающих домов. Я прошел сквозь бурю звонков, как ни звенело у меня в ушах… Учитель Штехеле и профессор Вальдфогель уговаривали остальных моих дядей, расточительного дядю Оскара и великана дядю Гуго, не трогать меня. Оба дяди, не знавшие, к какому лагерю они принадлежат, легко позволили себя убедить и отступились от непонятного им заговора против меня. Профессор Вальдфогель этим не удовольствовался, он подошел и постарался приободрить меня:

— В этой лестничной битве все время помните о нашем старом Ксенофонте: «Thalatta! Thalatta![40] Море! Свобода!»

Дальше с нескольких ступенек меня свел Вдумчивый корреспондент. Магда, которую вызвали сюда, чтобы она своими патриотическими песенками подстегнула моих врагов, а меня запугала появлением духов, решительно. повернула назад, как только фрейлейн Клерхен рассказала ей о Беседке счастья и подлых слухах, которые распространял Фек, этот проходимец: он вовсе и не был знаком с фрейлейн Клерхен, а повсюду бахвалился, что с нею сошелся. Господин Зигер из Охотничьего домика отвел в сторону старика Гартингера: как, мол, он, старый социал-демократ, мог быть заодно с теми, кто стоял «руки-по-швам»… Бабушка узнала священника, который держал речь над ее гробом, и как следует пробрала его: что ему, дескать, здесь нужно, решительно сказала она, и неужели ему не совестно? Золотко швыряли то в одну сторону, то в другую, как настоящего Туда-и-Сюда; Зловреда и Пакостник тузили его кулаками, считая, что он не их поля ягода, но и Блуждающий по аду ткнул его в спину так, что он упал с лестницы, да еще сделал вид, этот Туда-и-Сюда, что страшно возмущен, и пригрозил на всех пожаловаться. Пай-мальчик, сын дворника, который успел к этому времени стать жалким ханжой и презренным клеветником, видя, что исход борьбы не решен, предлагал свои услуги обеим сторонам. Искатель счастья ясно дал понять Негодяйчику, чтобы он искал счастья в лагере Руки-по-Швам, и так прижал его к стенке, что тот жалобно заныл и наперед отказался от всех своих наветов. Вероятно, Молодой человек, которого я увидел, был тот самый, что некогда покинул отчизну, стремясь отразить в своих картинах «прекрасный мир», — ведь с его появлением бабушка преобразилась, одышка ее улеглась, она плясала и пела так, что священник, теперь уже обер-консисториалрат, в ужасе поспешил вон, повторяя, что здесь творятся такие дела, таки нечистые дела… Молодой человек показал мне тем временем свои картины, и я увидел как раз те из них, которые он не нарисовал, все стены на лестнице были разукрашены ими, и я увидел портрет в столовой, над комодом, освещенный так тепло, как никогда раньше, — портрет дедушки. И портрет заговорил:

— Я жил не весь. Жила какая-то частица меня. А ведь я хотел жить полной жизнью, всеми силами души и ума! Ты, быть может, тоже не достигнешь цельной жизни. Но ты будешь к ней пробиваться.

Появилась и старая фрейлейн Лаутензак, она благодарила меня за то, что я умирал вместе с ней, она ласково улыбнулась и сказала, что хочет помочь мне выбраться на волю… Вдруг снизу поползло какое-то зловоние.

— Все здесь? — крикнул чей-то голос.