Стихотворения. Рассказы. Малостранские повести

К вечеру я поспешил домой и тотчас вышел в сад. Отилия действительно сердита на меня. Она не отвечает мне, отворачивается. Это вместо того, чтобы радоваться! Женские капризы не всегда приятны.

Вечером я побывал в моем старом трактире в Старом Месте и отлично развлекся! Все время я сыпал шутками, и все удивлялись моему бодрому настроению и тому, как я хорошо выгляжу. А ведь еще суток не прошло с того момента, когда я мог прямехонько угодить на катафалк!

Сегодня, надеюсь, мне будет отлично спаться!

Я проснулся очень рано… по вчерашней привычке! На душе у меня легко, как у младенца в теплой ванночке. Я вытянулся всем тельцем, протянул ручки и – бай-бай! – блаженно заснул до девяти часов.

Пришел доктор Енсен. Зачем он тут?… Ну, погоди, получишь сюрприз, и еще сегодня!

Енсен с подчеркнутой сердечностью жмет мне руку и после нескольких неудачных попыток зажигает сигару. Потом он говорит, что должен мне объяснить, зачем он ходит сюда, чтобы это не показалось мне странным… Он снова подходит к столу за спичками.

Объяснить мне, зачем он сюда ходит? Точно я не знаю! Опять он стал к зеркалу, вот уж кокетка в брюках.

– Здесь, напротив вас,- начинает он,- в третьем этаже живет некий Провазник. Вы сами несколько раз упоминали о нем. Он два раза находился у нас на излечении, десять лет и восемь лет назад. С тех пор я, по просьбе его богатых родственников, периодически наблюдаю за ним. Недавно они снова попросили меня об этом. Я очень обрадовался тому, что вы живете в этой квартире, ибо должен наблюдать как можно более незаметно. Меня он знает и старается избегать: он ни разу не спустился в садик, когда я бывал в вашей компании, а ведь вы говорили, что он приходит туда каждый день. Он настороженно следит за мной, вот и сейчас он на меня смотрит, я отлично вижу его в вашем зеркале, он стоит за портьерой и лишь чуть высовывает голову. Но, судя по всему, что я видел и слышал, нет оснований опасаться резкого обострения психоза.

~Я разинул рот и вытаращил глаза. Ка-ак?! И это все?

На душе у меня, правда, полегчало. Но одновременно я чувствую какое-то разочарование.

Доктор ушел. Мне хочется крикнуть ему вслед: «Видите ли, если бы вы даже… то я со своей стороны… я бы вам не мешал…»

Мне кажется, я никогда и не думал, что мы можем быть соперниками. Мне даже… Ох, и странные же существа мы, мужчины!

Я сухо и кратко объявил кондукторше, что выезжаю завтра к вечеру. Она выслушала меня, опустив глаза, и не сказала ни слова. Теперь она все время опускает передо мной глаза. Я все-таки укротил тебя!

Удивительно, что за все время я так и не видел кондуктора! Всегда это как-то не выходило… А впрочем, это к лучшему, мне было бы его жалко.

Отилия все еще сердится. Откровенно говоря, мне это почти безразлично. Я чувствую лишь легкую обиду. Я сообщил всем соседям в садике, что переезжаю, она отнеслась к этому спокойно, совершенно спокойно, словно я сказал, что со стола упала ложка. Странное создание – женщина!

Слава богу, что я не признался ей в любви!

Я побывал в своем прежнем трактире в Старом Месте. Общение с этими людьми меня освежает, и потом лучше ладится умственная работа. Итак, за дело, снова за дело! Сдам адвокатские экзамены и на всю жизнь избавлюсь от всяких экзаменов!

Мой переезд в полном разгаре.

У живописца общая потасовка и страшный шум. Он готовится писать второе письмо и снова прислал ко мне за бумагой. Я велел передать, что у меня все уже запаковано и я не знаю, где бумага.

Отилия режет в садике салат. Я хладнокровно созерцаю ее. Экая блеклая девица.

Пусть-ка Неруда посмеет показать мне еще какую-нибудь идиллическую повесть о Малой Стране!

ОЧЕРКИ И СТАТЬИ

ПЕРВЫЙ УРОК ЧЕШСКОГО ЯЗЫКА

– Послушай, в Старом Месте профессор Коубек учит чешскому, языку- я там вчера был,- сказал мне товарищ из первого класса гимназии.- Пойдем сегодня со мной!

Учит чешскому языку! Это, должно быть, удивительно! И прекрасно!

Еще бы не прекрасно, если немецкий язык, который преподавали в приходской и начальной школе, был до отвращения непонятен, так что малыши-школяры не испытывали никакой радости ни от учебы, ни от чтения, ни от пения, зато, напротив, чешские сборники песен «Мелюзина» или «Фортунат» были бесконечно увлекательными! Подумать только – весь урок на чешском языке! Он представлялся мне чем-то вроде тех счастливых вечеров, когда мы с отцом и матерью пели: «Я уж наработался», или «Почему, Мария, ты так горько плачешь?», либо какую другую чешскую песенку, вызывающую сладкие слезы. И когда мой альт прерывался от подступавших слез, омрачался и отцовский тенор, и у матери вздрагивали губы, а из глаз… Ах, урок чешского языка должен быть поистине прекрасным!

Я едва дождался половины одиннадцатого – в этот час в те времена заканчивались утренние уроки. Из школы – бегом домой, чтобы испросить у родителей позволение и заодно набить карманы едой. Коубек давал урок с двенадцати до часу, и мы, жители Малой Страны, должны были поспешать на Старое Место не только из-за врожденного нетерпения.