Стихотворения. Сенсации и замечания госпожи Курдюковой

Самая маска со своим тамбовско-французским наречием тем более смешна, что наречие это представляет как бы лексический обмен в русскую речь обильно вставляются французские слова и выражения, а русские слова и фразы неожиданно вовлекаются в круг лексики французского языка.

Берег весь кипит народом
Перед нашим пароходом
Де мамзель, де

кавалье,Де попы, дез офисье,Де коляски, де кареты,Де старушки, де кадеты,Одним словом, всякий сброд.

В сущности, сатирическая острота этой маски не очень нова — XVIII и начало XIX века знали образцы этой сатиры на дамскую галломанию — и бригадирша Фонвизина, и некоторые персонажи пьес Крылова в значительной степени предшествуют Курдюковой В стихотворениях Долгорукова встречается этот прием смешения «французского с нижегородским». Но у Мятлева он использован настолько обильно, что становится ясно: ни по-русски, ни по-французски Курдюкова разговаривать не умеет. Отсюда невероятные по эксцентричности сочетания, являющиеся как бы своеобразной кульминацией этого выдуманного языка. Вот рассуждение о том, что русский человек, который «ловчей, виднее всех», «а стремится, как на смех, походить на иностранца»:

Очень часто я видала:
Тихий, скромненький сначала,
Как побудет а Франкфорт,
Уж не брат ему и черт.
Точно будто нездорово
Вымолвить по-русски слово.
Же ее,

дескать, волтижеГодик сюр лез-этранже.
Же не ее па, же н'ире па,
Же не манж па де ла репа,
Эт сетра...

Это — пример пародии, в которую включена другая пародия: госпожа Курдюкова, сама пародийный персонаж, пародирует речь русского человека, который хочет, чтобы его приняли за иностранца.

Возвращаясь снова к рецензии «Библиотеки для чтения» 1857 года, процитированной выше, напомним, что наибольшее возмущение рецензента вызвала чудовищная смесь простонародных русских выражений и слов с французскими, неправдоподобие языка Курдюковой, гротескность и эксцентричность отдельных сочетаний. Статья порицала самые основы поэтики Мятлева, самое существо его поэзии. «Курдюкова» показалась рецензенту арлекинадой, уличной, площадной забавой, какой она в общем и является, только, разумеется, с некоторыми уточнениями. Карнавал, который так ярко изображен в третьей книге поэмы, — явление нашей жизни чуждое, на улицах и на площадях у нас невозможное. Но принципиально то явление, которое M. M. Бахтин назвал «карнавализацией», чрезвычайно близко Мятлеву, и разве не одна из характерных черт этого явления заключается в переодевании, в «масочности», высмеивании и пародировании. Все эти черты, только с отрицательным знаком, отметил журнал Дружинина. Отрицательная оценка современниками того или иного явления тем и интересна, что она часто трактует как неприемлемые для хорошего вкуса те факты литературной жизни, те признаки произведения, которые как раз и составляют либо индивидуальное своеобразие его, либо те элементы нового, которые для него характерны.

В широком смысле слова вся поэма о Курдюковой — пародийна Стоит только просмотреть ее пересказы старинных легенд и преданий, которые записывает она, путешествуя по Рейну.

...Конечно,
Я сама люблю сердечно
Ле лежанды, ле баллад,
Петые на старый лад,
В старину как здесь любили,
Как амурились, как жили
Рыцари и ле контес,
И волшебник, лысый бес,
И красавицы младые,
И разбойники лихие...

Подобно тому как цитированное рассуждение о русском человеке, который стремится быть похожим на иностранца и разговаривает нелепейшими фразами вроде «же не манж па де ла репа», является кульминацией французско-тамбовского языка, в рассуждениях Курдюковой бывают моменты полной нелепицы, как бы кульминации нелепости и тупости:

Барон Дрейс, изобретатель
Дрезиены, мне приятель,
Вечно пьян, но беглый ум
Полон презатейных дум.
Ныне он не безделушкой
Занят — хочет просто пушкой
Всюду почту заменить!
Стоит только посадить
Человека в пушку эту,
И сейчас по белу свету
Понесет каноненпост,
Через ров, разбитый мост,
Куда хочешь, нах белибен,
А на станцьях фюр

ушибенПоложен везде матрац.
Стоит взять фитиль, и бац!
Я б, признаться, не решилась,
Испытать бы устрашилась.