Стихотворения том 2 (СИ)

Под обрывом, где стрижи

Строят-роют норы-соты;

О звенящей тишине

Над июльским медосбором,

Недоступной нынче мне,

Ибо я уехал в город

И безвылазно живу

В твердокаменном строенье,

Исключая рандеву

С местной чахлою сиренью.

Объясни, не затаясь,

Не лукавь, не фантазируй,

Почему теряем связь

Мы с родным до боли миром?

Пересыщенный свинцом,

Смогом, жизнью непростою,

Я забыл, как пасть лицом

В грудь ромашковых настоев

И безмолвье воспевать,

Холодить росою пятки,

И девицу, словно тать,

На ночь умыкать в палатку.

Не ругайся, я шучу!

За дождливой пеленою

Время не зажжёт свечу,

Не в ладах оно со мною.

За окном гудят ветра,

А сирень скучна без мая

И картошкой из костра

Я давно не обжигаюсь!

Отражают витражи

Гамму чувств и непокоя,

Словно просят: расскажи,

Небо – это что такое???

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Нет, мне не брякалось на лире

Для ослабленья тьмы ночной.

И нетерпимость балансира

Уравновешена не мной;

Не мной отмечены прощанья

Мелком на грифельной доске,

И не швырялся овощами

Я в кучера на облучке.

Какая помесь нигилизма

С циничной заготовкой впрок,

Какое равнодушье к жизни,

Определившей смертный срок!

Чужое горе мне не горе,

Печаль чужая не печаль,

В душе сто тысяч аллегорий

Таились молча, не звуча...

Что голосить, теряя силы,

Грести неведомо куда?..

Стальное царство некрофилов

Размыла вешняя вода.

Сейчас присяду деловито

За стол прадедовских времён:

Пиши, пиши, отважный витязь,

Под колокольный перезвон!

Пишу.

Бородка отрастает.

Макушку выедает плешь,

А у штурвала волчья стая

И снова время без надежд.

Зашорен мир, опять зашорен,

Не видит он деленья на

Шахтёра в силикозе штолен,

Банкира с чревом кабана.

Молчи, дурак, какое дело

Тебе до смертности в аду

И оттого, что переелось

Другим рагу из какаду?

Глуши свои протуберанцы,

Не бейся в стену головой,

Слагай романсы, оды, стансы,

Живи, мой друг, пока живой!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Переживаю, переживаю

За молчаливое пианино,

За то, что оторопь неживая

Вмешалась в исповедь Паганини,

И льются строки стопой бездушной,

И рвутся струны от бездорожий,

От музыканта парфюм сивушный,

А по поэту дробинки дрожи...

Переживаю, переживаю

За тело, врезанное в эпоху

И в землю вбитое, словно свая,

Последним вдохом, натужным вздохом!

Ему бы жить и не ждать подачек,

Быть помоторнее, чем растение,

Иначе снова придёт ИНАЧЕ

И выест целое поколение...

Переживаю, переживаю!

Строка кричит, и струна не терпит,

Усталость сковывает браваду,

Сознанье мучает виночерпий;

И молоточки у пианино

Покрылись мхом и пивною пеной,

И сплюнул в сторону Паганини,

Непобеждённым уйдя со сцены...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Друзья мои, позвольте вам признаться,

Мир тесен для дарующих тепло,

Но в результате разных провокаций

Пути-дороги к братству замело!

Что ВЫ и Я в безмерности Вселенной?—

Нейронные трагичные пучки

В цепочке эволюций многозвенных,

По времени свершающих броски.

Как много в нас и доброго и злого,

Как мы не любим ближнего порой

За действия, за прихоти, за слово,

За фабулу, где трус он, не герой!

И забываем, что мы сами тоже

Участники одной и той игры,

И в нас навек вштампована похожесть,

Будь лидер ты иль павший за обрыв!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Упал, отжался, вынырнул из грязи,

Смахнул с лица горько-солёный пот:

По жизни погулял я, словно Разин,

Но всё же не хочу на эшафот!

За что казнить, не ведаю причины,

На склоне лет седого мужика,

Полсотни лет горбатившего спину

За нынешнюю сущность медяка?..

Кто был неправ, тот грифом над Россией,

Кто промолчал, тот сусликом в норе,

Над пахотой дожди отморосили,

Пастух не гонит стадо по заре.

Мужик опять опохмелён и кроток,

Смолит «бычок» и воет на луну,

И материт вполсилы «патриотов»,

Радеющих отнюдь не за страну...

А вот и я в обличье Аполлона,

Ворча незло: ух, до чего крепка!

Опрастываю чашу в два глотка

С амброзией двойного перегона...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

В незнакомой деревушке

На скрещении дорог

Завязала мне старушка

Ниткой шёлковой пупок.

Вырываясь непокорно

Из фланелевых оков,

Ощущал я мир просторный

По дыханью сквозняков;

По шагам своей сестрёнки,

Непоседы-егозы,

Заносящей в дом пелёнки

Перед происком грозы.

Он ко мне склонялся папой

От газетного листа,

Он входил на мягких лапах

Полосатого кота.

Безмятежный облик детства

Беспредельно был далёк

От реального соседства

Перекрученых дорог.

Годы, как единый вечер,

Пролетели налегке,

Каждый прорезью отмечен

На дубовом косяке.

Приходящее – весомо,

Уходящее – светло.

Бухгалтерию тех кромок

Время в прошлое снесло.

Прислонился сорок первый

Мамой плачущей к доске,

На которой дёргал нервы

Всем петух в «кукареке»;

Горьким хлебом с лебедою

Лёг на выщербленный стол

И крапивою-травою

В щи зелёные вошёл.

Доля женская на поле,

Подоив с утра коров,

Врачевала солидолом

Души старых тракторов.

А страна кричала: хлеба! –

Тем, кто пулей и штыком

Держит взорванное небо

С чёрным «юнкерсом» на нём.

Выходили к почтальону

За ворота старики

И взрывчатку похоронок

Запирали в сундуки...

Ах, сиреневое детство,

Ты прости меня, прости,

Что тобою стал я греться

Позже, где-то к десяти!

Там цвела улыбкой мама

И не плакала, когда

Папе вскрывшиеся шрамы

Охлаждала плиткой льда...

хххххххххххххххххххх

Из тетрадей 1978 года.

Суть нейтралитета.

Дед мой, старый машинист,

Хмурый и усатый,

Наблюдал со стороны

Баррикады в пятом.

Паровозик типа «Ща»