Стикс

— Хоть две! — кричит вслед тому Руслан. — Хоть три! Крохобор! Зануда.

И к нему:

— Ваня, ты как?

— Плохо.

— Да. А это в самом деле сюрприз. — Руслан кивает в сторону разрытой ямы, куда недоумевающие могильщики кое-как набрасывают обратно сухую землю.

Семейная могила истоптана, цветы поломаны, лавочку и одноногий столик своротили напрочь.

— Как же так? — спрашивает он у Руслана. — Выходит, мама меня не обманывала?

— Ну, она мать, — уклончиво говорит друг детства. — В самом деле: странная история. Что дальше?

— Не знаю. Больше у меня нет никаких версий.

— Я думаю, что нам надо наконец-то поговорить, — решается друг детства.

— О чем?

— Если ты это пережил, то и мой рассказ воспримешь более или менее спокойно. Честно говоря, я и сам удивлен, что в этой могиле захоронен новорожденный ребенок. Ты еще до своего исчезновения предположил, что мать тебе соврала, и сказал мне об этом. А выходит, она здесь ни при чем. И что же тогда?

— Извини… — Это уже не просто головная боль, с ним творится что-то непонятное. — Извини…

— Что с тобой, Ваня?

Он словно бы проваливается во времени. Теряет минуты, пока еще минуты. Вот только что видел Руслана прямо перед собой, и вот они уже сидят в машине. Едут домой? Куда? К Зое? Зоя! Зоя!! Хоть бы ты была дома!

— Не понимаю, что с ним. — Это ей негромко шепчет Руслан. — На кладбище стало плохо.

— Господи! -Ладошкой Зоя испуганно зажимает рот. -Да что же это?!

— Может, после того? После амнезии? Врача вызвать?

— Не надо врача. — Он выныривает, нащупывает несколько минут, видит этих двоих и еще раз говорит: — Не надо. Я сам.

Свистунов идет к двери:

— Если что — позвони. Я на работе.

Утро? полдень? вечер? ночь?

Он снова там, в безвременье. Странная это штука: не понимать, что с тобой происходит и где ты вообще находишься. Вокруг сплошная чернота, но и ее можно еще понять. Когда спишь — тоже теряешь время. Много времени, которое спрессовано в один глоток сна. Но не так. Это нечто совсем другое, особенное. Ведь что-то происходит: ты ходишь, сидишь, стоишь, с кем-то разговариваешь, но ничего этого не ощущаешь. Все движется и изменяется как-то помимо тебя.

Неужели же никто не замечает, что тебя в этот момент вроде как и нет? Что ты переселился в другое измерение. Если есть одномерное пространство, то это оно. Нет ни будущего, ни прошлого. Только настоящее. Твое сознание ограничено рамками черноты.

— Что со мной, Зоя?

— Ванечка, как тебе помочь? Как?

— Не знаю.

— Таблетку, может, какую-нибудь?

Он отрицательно качает головой. Нет, таблетка здесь не поможет. Он еще видит ее, Зою, пытается цепляться за это:

— Раньше такое со мной было?

Она смотрит странно, пожимает плечами:

— Ты всегда был дерганым, бешеным, Ванечка. Но сейчас — это другое.

Нет, не другое. Он вспоминает про сладкое бешенство, которое заключил в оболочку и затолкал туда, внутрь, глубоко-глубоко. И чувствует, как этот пузырь разбухает до чудовищных размеров, и его уже невозможно удержать…

…Это другое. Пузырю не просто тесно, он всасывает в себя сначала внутренности: сердце, легкие, печень… Потом добирается до мозга. И постепенно всасывает в себя и мозг. Уже не пузырь там, внутри его, а он внутри пузыря. Как бы не разорвать ее, эту хрупкую оболочку. Потому что тогда… А что тогда? Ведь он не помнит, что происходит тогда. Он переселяется в одномерное пространство.

Главное сейчас — не разрушить оболочку. Образы, странные и непонятные образы множатся и поглощают все остальное. Ему кажется, что в груди образовалась черная дыра. Огромная черная дыра. Не дыра — уже воронка. Его вытягивает в эту воронку, кружит, кружит, кружит… Потом наваливается тоска. Непонятная, глухая тоска. Он пустой, весь вытянутый в черную дыру, потому и плохо. Надо чем-то заполнить то, что вытянуло в воронку. Влить туда, внутрь, свежую кровь.

Откуда?!

— Ванечка, может, водички? — Зоя сует к губам холодный стакан. На нее жалко смотреть: перепугана до смерти.

Она же хочет ему помочь! Искренне хочет помочь.

— Зоя!

— Что мне сделать, что?!

Если бы он знал! Сжимает изо всех сил Зоину руку, ей хочется вскрикнуть, потому что больно, но она только губы кусает.

— Мы справимся, — горячо шепчет он. — Вместе мы справимся.

Главное — беречь оболочку. Он все еще внутри пузыря. Самое плохое, что там очень душно. Оболочка почти не пропускает воздуха. А дышать надо. Главное — это дышать. Обнимает Зою, приникает к ее губам:

— Дыши.

Это ее любовь — воздух. Она хочет помочь, потому что любит. Если это ложь, ее любовь, пузырь непременно лопнет. Бешенство, усиленное ложью, превращается в ненависть. Ненависть не удержать никакой оболочкой. Сила воли здесь не поможет.

Он все еще внутри пузыря. Зоя тихо плачет. Сколько же времени прошло?

— Я люблю тебя, Ванечка. Ты только очнись.