Стиль модерн

Запутавшись в этих противоречивых образах, Лиана разорилась в полном смысле слова: понемногу продала все драгоценности, ренту, шляпки, старые платья. Она потеряла все, что имела, и с этим утратила свою соблазнительность. Уже на грани отчаяния Лиана однажды вечером, выходя из кино — это был фильм то ли с Глорией Свэнсон, то ли с Лилиан Гиш, — вдруг сразу поняла, что ей остается один выход: рискнуть! Взять на себя роль Файи, воплотить в себе это дьявольское и восхитительное существо. Лиана искала в этом перевоплощении свое спасение, а нашла инструмент мести. С помощью кино она решила расширить империю соблазна. В отличие от Файи, Красотки Отеро, Мата Хари, она будет властвовать не над двумя десятками обезумевших поклонников, — она станет королевой разбитых сердец, принцессой юных парижанок. А для Эдмона д’Эспрэ и Вентру, которые не сумели или не смогли ее полюбить, она возродит прекрасное привидение.

Так Лиана стала кинозвездой — Лили Шарми. Прошло полтора года, с тех пор как она перевоплотилась в Файю. Созданный ею образ уже был близок к совершенству. Она жила в своих отражениях: в двигающейся тени фильма, в фотографиях прессы, окруженная повсюду и всегда зеркалами. Она соблюдала диету, отрабатывала жесты, макияж, перекрашивала волосы, прибавляла немного пудры здесь, немного — там, подводила уголки глаз, немного больше помады наносила на уголки губ…

Лили выезжала из Булонского леса, когда увидела следовавшую за ней голубую машину и нажала на газ. Лили любила скорость. После первых успехов в кино она решила научиться водить машину. Ей очень нравилось показывать мужчинам, и не только перед репортерами, что она умеет ловко управлять автомобилем. За ней всегда кто-нибудь увязывался, и она не могла отказать себе в удовольствии оставить далеко позади незадачливого поклонника. Но этим вечером она спешила в Лувесьен, на Белую виллу.

Она купила ее шесть месяцев назад, как только начала получать большие гонорары. Именно там она переводила дух от своей ужасной комедии. Никто не догадывался о существовании виллы, исключая, может быть, одного из продюсеров — человека, вместе с которым Лили инсценировала эту блестящую историю с египетским женихом. Через год после начала карьеры кинозвезды ей захотелось немного отдохнуть. Она решила исчезнуть, но так, чтобы все ощущали ее незримое присутствие: в общем, по старому рецепту Файи. И выбрала Венецию — опять-таки из-за Файи, в память о ее бегстве с австрийским банкиром. Но в путешествии Лили Шарми все было еще лживее, чем в любовных историях блондинки. Придумали восточного принца, роль которого взял на себя статист со смуглой кожей, в разгаре зимы зафрахтовали яхту. Все поверили — или хотели поверить — в эту басню, но вместо солнечного Египта Лили приехала в Лувесьен, и здесь, освободившись от макияжа и фотокамер, провела долгие недели одиночества.

В каком-то роде это было счастьем, поскольку Белая вилла располагалась в деревне, окруженная парком. Чтобы не вспоминать о Шармале, Лили отказалась от всех предложенных ей старинных зданий и предпочла им новую постройку, последний крик моды по уровню комфорта. Покрашенные в белый цвет стены из бетона, стальные перила, лаковые ширмы, раздвигающиеся от нажатия кнопки, — все это соответствовало тому образу, который она хотела создать: решительная, неприступная, современная и роковая женщина одновременно.

В глубине души Лили не могла не признавать, что вольноотпущенница была только бывшей рабыней, все так же мечтающей быть абсолютно преданной единственному существу. Это подчинение она часто изображала в своих последних фильмах. Но как совместить эту мечту с охотой, которую она начала и которая помогала ей теперь не сбиться с пути? Она боялась думать о том, что с ней произойдет, если она опустит оружие. Она представляла свое будущее как рекламу круизов, где ярко-белые пароходы уходили к таким же неопределенным, эфемерно радужным берегам. И уже поздно было об этом думать, поскольку игра подходила к концу.

Рядом с Лили, как бы угадывая ее мысли, занервничал кот Нарцисс. Не отрываясь от руля, она погладила его по спине, но он упорно корябал когтями подушки «Гиспано». Впрочем, последнее время он был невыносим. Годами сопровождая ее с образцовой верностью из меблированных комнат в отели, кот откровенно взбунтовался, в окружении роскоши вернувшись к своим капризам котенка. Как и Файя, он предпочитал всякую искусственность и не успокаивался, пока не принимал позу сфинкса в свете софитов или с удивительной живостью не приводил в беспорядок атласные покрывала в комнате своей хозяйки. Он не выносил Белой виллы, — возможно, то же чувство испытывала бы к ней и Файя.