Леа улыбалась графу, взяв его под руку. «Они уже любовники, — подумал Стеллио, — но еще ничего нет между д’Эспрэ и другой». Эта мысль его ободрила, и он обратился к Леа:
— Мадемуазель могла бы зваться Лианой. Ее формы так гибки!
— Лиана? Как де Пужи? Это имя уже отслужило свое. Оно в моде, но…
Стеллио перебил его:
— Мадемуазель скоро станет необыкновенно модной дамой. Подберите к имени Лиана красивую фамилию какого-нибудь угасшего дворянского рода…
— Угасшего рода? Нет. Два года назад я приобрел маленькое имение недалеко от Сенлиса, и мне нравится, как оно называется: Шармаль. Лиана де Шармаль, благородно, не правда ли?
— Действительно, очень красиво, — согласился Стеллио.
Леа-Лиана сжала руку графа:
— Это мне идет!
Д’Эспрэ рассмеялся:
— Как она это говорит! Ах, моя красавица, я вас научу красивым манерам с подобным именем!
Да, он любил ее, свою маленькую Лиану, такую темноволосую, такую непосредственную. Он обожал ее, тогда как другую, холодную блондинку с зелеными глазами, опасался. И даже не осмелился начать обсуждение ее имени.
Стеллио обернулся к Мадлене. Их взгляды встретились, но она была все так же недоступна.
— А вы, мадемуазель?
Она не ответила. Наступило долгое молчание. Упорно блуждая где-то в своих грезах, Мадлена забавлялась с муфтой. Ну что ж, поскольку она играет в светлостей, будем относиться к ней как к рабыне, решил Стеллио. Больше к ней не обращусь. Предмет, маленький инструмент для удовольствия — вот что она такое.
— Не будем думать о ее волосах, мой дорогой граф, — начал он. — В особенности о волосах! Но ее кожа — она такая нежная!
Мадлена холодно взглянула на него.
— Нежная, — продолжал Стеллио, — как из шелка. Но сама женщина прочна, как репс[29].
Д’Эспрэ смущенно рассмеялся:
— Ну хорошо, пусть будет так, как вы сказали, мой милый! Репс!
— Да, Репс! Но с «й» — Ре-й-пс — более модно и очень изысканно: напоминает бельгийское дворянство.
— Как Клео де Мерод, — прибавила Лиана.
— Вы правы, — ответил д’Эспрэ. И повернулся к Стеллио: — А… как с именем?
Стеллио, боясь снова встретиться взглядом с блондинкой, которая странно волновала его, взял свои перчатки, шарф, шапку, прошел мимо девушек и остановился напротив д’Эспрэ:
— Если бы я был на вашем месте, господин граф, я бы называл ее Файя![30]
И удалился, едва попрощавшись.
Глава четвертая
Еще несколько недель назад в Сомюре девушки и представить себе не могли, что столь желаемая метаморфоза произойдет с ними так неожиданно, быстро. Лиана совсем растерялась. «А вдруг тебя начнут искать?» — спрашивала она по всякому поводу подругу. «Нет, не будут, — отвечала невозмутимо та. — Я всегда была лишней, ты ведь знаешь, я была лишней».
Лиана наконец успокоилась. Действительно, Файя была нежеланным ребенком, и Бюффара не взволновал ее внезапный отъезд. Дочери, чье сомнительное происхождение ставило под угрозу святость наследования, встречались не так уж редко; доведенные до крайности обидами, которыми осыпала их семья, они в конце концов уходили из дома. Сколько полусодержанок вышло из их числа, а странные имена штамповались одной фабрикой — эти Яны д’Аржан, Алисы де Мент…
Для Лианы и Файи, радостно открытых всем ветрам под легкими туниками, началась новая жизнь кокоток. Время пролетало с ужасающей скоростью, превратившись в череду счастливых мгновений. Каждое из них, легкое и беззаботное, привносило роскошь и новизну. Примерки, первые выходы в Булонский лес, первые скромные вечеринки — каждый раз они приобщались к чему-то новому. Д’Эспрэ показал себя как примерный педагог, он был мягок, терпелив и еще более изыскан от того, что его ученицы все хорошо усваивали. За одну неделю они вникли в сложный ритуал полуденных прогулок по проспекту Акаций, поняли, как следует себя вести в модных ресторанах. Они рассказали графу о некоем Роберто, учителе танго, но д’Эспрэ дал им понять, что не может быть и речи о том, чтобы его увидеть. Он пообещал им знакомства с людьми из высшего общества, в тысячу раз более привлекательными, чем эти латиноамериканские бандиты. Девушки приуныли на целый час, затем вновь предались веселью.
Надо было позаботиться об их жилье. Подруги не хотели расставаться, и д’Эспрэ уступил их капризу. Он снял им смежные апартаменты на Тегеранской улице, на втором этаже шикарного дома. Занялись подбором мебели. Лиана полностью положилась на вкус графа и предоставила ему возможность обставить свои комнаты мебелью с изогнутыми линиями и закрученными в спираль лампами с рассеивающим стеклом.
Но Файя воспротивилась.
— Мне такого не нужно! — возмутилась она, когда начали распаковывать первые ящики с мебелью для нее.
Д’Эспрэ пришел в замешательство и попытался узнать причину ее отказа.
— Я не люблю всего, что извивается, — ответила Файя тем же тоном.
— А что же вы любите, мадемуазель?
— Я люблю такое… ну, как бы сказать…
— Вы любите прямые линии, — свысока перебил ее д’Эспрэ. — Хорошо! Выбирайте ампир. Или всё равно что!
Файя молчала. Он понял, что это «все равно что» ее обидело, и сразу исправил положение:
— Поступайте тогда по-своему…