Стиль модерн

— Ну нет! Только после спектакля. И вас должны сопровождать ее друзья!

— Я хочу ее видеть. Фа… Файю.

Его язык запутался в странных созвучиях.

Женщина пожала плечами и удалилась. Он догнал ее, взял под руку, пошарил в карманах:

— Вот пятьсот франков.

Как он и ожидал, она тут же огляделась, дабы убедиться, что путь свободен, потом показала Стиву на плохо освещенную лестницу, ведущую за кулисы.

И вот перед ним эта девушка. Дверь была широко распахнута, и он вошел без стука в артистическую уборную, старомодную и холодную, обтянутую кое-где ободранной красной и золотой бумагой. Китайская ширма, фарфоровые штучки, разбросанная одежда, трельяж, два больших зеркала. Танцовщица положила свою чалму на низкий диван и причесывалась перед зеркалом. Она не обернулась. Видела ли она его? Стив сомневался. Не вздрогнула, не встрепенулась, ничего похожего на дрожь. Она продолжала расчесывать свои волосы, и мало было назвать их просто длинными. Щетка спускалась по волнам волос, как по течению ленивой реки, запутываясь в прядях, закрывавших бедра, до низко спущенных завязок пуантов почти во всю длину ног.

Превратиться в эту щетку! Или лучше в эти волосы! Сопровождать ее повсюду и всегда! Стать этим светлым шелком! Быть с ней, быть ею!

Стив не мог шелохнуться. А ведь еще двадцать минут назад эта девушка была ему никем. Он не подозревал о ее существовании. Он даже ее не искал.

В отличие от американок, смотревшихся, как он знал, в зеркало во время туалета, она не разглядывала себя. Он осторожно подошел, раздираемый желанием захватить ее врасплох.

Под висевшей над зеркалом лампой ее глаза внезапно потемнели и приняли странный оттенок моря и камня, оттенок ультрамарина — легендарного камня, приписываемого русалкам. Именно в тот момент, когда Стив подобрал ему название, он встретился взглядом с Файей. Она не удивилась. Губы раздвинулись в некоем подобии улыбки, но в выражении глаз все равно осталось что-то грустное, какое-то разочарование.

— Вы хотели меня видеть?

Стив ожидал услышать надменный голос и был обезоружен его мягкостью. Эта женщина так доступна? Он покраснел и начал теребить в руках свой шарф.

— Сейчас не время, — снова заговорила она с той же горестной улыбкой. — Обычно артистов поздравляют после спектакля. — Она выдержала небольшую паузу и бросила взгляд в зеркало — …В общем, так мне сказали. Я — дебютантка. И потом… вы ведь сюда пришли не для этого?

Стив не знал, что ответить. Он весь дрожал, лоб покрылся испариной. Волосы, к которым он приложил столько трудов, чтобы они лежали по моде, хорошо заглаженными назад, снова бойцовски взъерошились.

— Не правда ли, это было ужасно, мой танец! Все будут презирать меня. Мне не оставят эту партию. — Она произносила эти слова совершенно беззлобно.

— О, нет, — удалось выдавить Стиву. — Нет, мадемуазель.

— Вот видите! Вы сами это говорите. Они выставят меня за дверь. Я в этом уверена. — И она скрылась за ширмой.

Стив решил исправить положение, в то время как Файя, сбросив на пол болеро, высунулась из-за ширмы и спросила:

— Вы так сюда спешили, чтобы сказать мне именно это?

«Еще одна фраза, и она выставит меня за дверь», — подумал Стив. Надо уходить. Но чудесный силуэт двигался за лаковыми панно. Она взяла со стула подвязки, черные чулки, бесстыдно намекая ему на свою полуобнаженность. Нет, она его не провоцировала — просто Стив для нее не существовал в этот момент. Лишь только она оденется, сразу вытолкнет его в коридор, или, что еще хуже, пройдет мимо, не заметив. Надо было использовать оставшиеся несколько минут, несколько секунд до того, как она исчезнет. Но что делать?

Скорее всего, выпить. Старый обычай О’Нилов с начала времен на тот случай, если на пути их желания возникает препятствие. Он взглянул на трельяж. Рисовая пудра, карандаш для глаз, румяна, какие-то флаконы. Ни джина, ни коньяка. Единственная фляга, что могла подойти, содержала золотистую жидкость. Он тут же ее схватил. Простой флакон с этикеткой «Guerlain. Wild Flowers of America»[36]. Наверняка американское спиртное для продажи во Франции. Стив махом проглотил содержимое флакона. Спирт обжег ему гортань, и он не почувствовал ничего, кроме ужасающего вкуса во рту, проникающего дальше в желудок. Сердце бешено забилось, он закашлялся, стал задыхаться и упал на диван. Девушка изумленно посмотрела на него поверх ширмы:

— Что с вами?

Стив не мог ответить. Его тошнило. Ему едва хватило времени увидеть, как она шла к нему, изящно накинув платье в японском стиле. Он всхлипнул:

— Я выпил… это… — И указал на флакон.

— Боже мой! Духи! Зачем?

— Из-за вас, мадемуазель, — прошептал Стив, всхлипнув в последний раз, и обмяк у нее на руках.

Париж, открывшийся этим вечером Стиву О’Нилу, напоминал волшебную сказку, мерещившуюся ему по пути из Нью-Йорка. Но дело было не в бальных залах или улицах, вымощенных паркетом. Файя, она одна создавала эту феерию. Она могла ввергнуть его и на самое дно, но она же и одним видом своего нежного лица, зеленых глаз, длинных волос переносила его в страну чудес.