Стиляги. Как это было

Алексей Козлов:

Началась кампания травли инакомыслящих в сорок седьмом году, с “ленинградского дела” (серия судебных процессов в конце 40-х – начале 50-х годов против партийных и советских руководителей в СССР. – Г. Л.), когда появилось понятие “инакомыслие”, потом “низкопоклонство перед Западом” и “космополитизм”, “космополиты безродные”. И тут же товарищ Беляев подсуетился и придумал это слово – “стиляга”, и дал пищу обывателю. Это была специально задуманная акция, чтобы дать широким массам читателей журнала “Крокодил” – а он был очень популярным – название для этих “отщепенцев”. Это был бытовой термин. “Космополит”, “низкопоклонство” – это все был политический уровень. А тут дали на бытовом уровне, чтобы простые люди травили тех, кто на них не хочет быть похожими. Уже Сталин умер, но все равно до пятьдесят седьмого года все правила игры оставались сталинскими. Все законы еще действовали, и КГБ такой же был. И я сразу понял, что надо завязывать с этим, и перестал ходить на Бродвей. Мы стали собираться просто узкими компаниями и слушать музыку, и уже на толпу не выходили. Появились организованные формы преследования – облавы. И в лучшем случае сообщали на работу или на место учебы, и человека выгоняли и давали ему “волчий билет”, и он после этого попадал в армию, а можно было и в лагеря угодить. Иногда он попадал в дурдом, где его закалывали аминазином, и он уже никогда больше из этой системы не выходил. Делали укол аминазина, он начинал пускать пузыри и становился равнодушным ко всему на свете.

Психбольницы в советское время – отдельная тема. Человека просто брали на улице – устраивали провокацию, как будто он подрался. Провокатор, работавший под пьяного, затевал драку. Диссидента сажали на пятнадцать суток, там его тоже провоцировали, что он буйно себя вел, делали укол, после чего его помещали в дурдом, и дальше уже никуда из этой системы он не выходил. Психбольницы были как тюрьмы – с решетками на окнах. Изверги-врачи закалывали инакомыслящих.

Валерий Попов:

Были милицейские витрины “Боевого карандаша”, и там карикатуры – как комсомольцы душат стиляг. Стилягу тащат две мощные руки. И написано: “Не за узкие брюки, а за хулиганские трюки”. Стиляги в целом не нарушали Уголовный кодекс, но вызывали гораздо большую ненависть, чем настоящие хулиганы, потому что хулиганы были классово близкие: рабочие парни. Потом общество сообразило и стало хулиганов натравливать на стиляг. Помню, уже позже была какая-то выставка – первая неформальная выставка художников-абстракционистов, к шестидесятым ближе. И стояли такие как бы дружинники, а на самом деле – бандиты. И били всех, кто шел на эту выставку. Заговаривали – куда идешь? – и били. Народ натравливали на этих “диссидентов”. Хотя из стиляг потом вышли вполне успешные люди. Потому что такой дерзкий дух – он способствует… Помню, в институте были джазисты, саксофонисты – и потом я их увидел доцентами, профессорами и так далее.

Анатолий Кальварский:

Я помню, как совершенно безвинно был оклеветан Жорж Фридман, совершенно порядочный человек, ныне – отец Жорж, католический священник. Он просто очень любил со вкусом одеваться; это вызывало у комсомольских патрулей и властей предержащих ненависть какую-то. Тогда люди не должны были отличаться друг от друга. Те, которые отличались в чем-то одеждой, уже вызывали нарекания со стороны властей, на них натравливались люди. Малоприятное время. Вспоминаю я о нем без удовольствия.

Олег Яцкевич:

Рисковали. Ведь грань между удовольствием купить себе костюм и сесть на год в тюрьму была очень тонкой.

Комсомольский патруль – первое, что вас ожидало. Вы идете с девушкой, к вам подлетают и располосовывают вам брюки. Или обстригают волосы. После того как вышел фильм “Тарзан”, все завели себе длинные прически. Ну, на них и накидывались с ножницами, резали волосы. И галстуки отрезали. Как-то все неумно делалось. Вышибали из институтов.

Валерий Сафонов:

Нас преследовали, да. Я сразу форменные брюки, которые мне приобрели, перешил – я их сузил. И меня на комсомольское собрание вызвали. Пришлось все восстанавливать. Говорили: ты же комсомолец, позоришь таким вот образом коллектив, на себя ярлык навешиваешь.

Георгий Ковенчук: