Стиляги

Я принадлежал к категории убежденных людей, которые одевались не потому, что хотелось чувих покадрить, выделиться, а именно внутреннее состояние, несогласие с идеологией. Это опаснейшая была вещь. Мои родители, когда я это дома им высказывал, в ужасе были, говорили: тебя посадят, и нас заодно. Они говорили – у тебя длинный язык, не болтай. И меня этим спасли, кстати – своими увещеваниями, чтобы я не болтал нигде о своих идеях хотя бы. А другие были – тоже модно одевались, тоже назывались стилягами, но им было все равно. Они не интересовались ничем, кроме танцев. А я принадлежал к категории пижонов, которые гордились не тем, что они одеты по-другому, а одевались, потому что мы гордились, что знаем больше, чем все, и поэтому ни в какую пропаганду не верим вообще.

Проверка была вот какая. Две категории моментально отпали, когда появился рок-н-ролл. Это был уже пятьдесят седьмой год, и сразу же все [модники] стали танцевать рок-н-ролл и перешли в другую категорию. Они тут же перестали быть «чуваками». И «золотая молодежь» – то же самое. До этого нас объединяла любовь к Бенни Гудману, Армстронгу и Дюку Эллингтону, а тут вдруг вот эти модники все сразу стали рок-н-роллистами, и я их запрезирал. И «золотая молодежь», куда я ходил в компании, стала тоже танцевать рок-н-ролл и слушать только Билла Хейли и Элвиса Пресли. А он был по сравнению с Чарли Паркером просто примитивом. Я поразился, как это они так быстро переориентировались, и продолжал все-таки слушать «Голос Америки» – Уиллиса Коновера. И вот это расслоение произошло, когда появилась новая мода на музыку, да и на внешность. А я как был «штатником», так им и остался, пока хиппи не сделался.

Олег Яцкевич:

Стиляжничество – это было почетно, как оппозиция какая-то. Для молодых людей возможность выделиться из серой (буквально!) толпы было необходимостью. Стиляги – это разумное отклонение от навязываемого стереотипа. Полагается, что если нужно быть серым, – были серыми; надо ехать на Целину, – поднимались и ехали. Строить коммунизм надо? Пожалуйста! Только его строишь, строишь, а он удаляется по мере приближения к нему. Туфта обыкновенная под названием – идеология.

Никакой политики [у стиляг] не было. Хотелось встречаться с девушками, танцевать, быть нормально одетым, слушать музыку, которая тебе нравится. Даже, можно сказать, были «верноподданные» – ходили на все демонстрации. Попробуй не пойди на демонстрацию – хотя это тошниловка ужасная. «К борьбе за дело Ленина-Сталина будь готов!» – «Всегда готов!» – мы орали.

Вадим Неплох:

Мы были музыкантами. Мы одевались стильно, но были заняты делом – мы играли на каких-то вечерах, на танцах. Мы играли буги-вуги, а не танцевали их. А началось знакомство с [этой] музыкой через пластинки, через «Голос Америки», через «Серенаду Солнечной Долины». Это пятидесятый, пятьдесят первый год.

Олег Яцкевич:

Нас советская власть воспитывала: все должны быть равны и сыты. В «Елисеевском» стояли гигантские пирамиды из консервированных крабов. Натуральные крабы! Но как-то нам и в голову не приходило их покупать. Пшенная каша – нормально, котлеты из фарша – нормально. А крабы – это к чему? Вот выпускает фабрика Володарского пальто – коричневые, темно-серые, темно-зеленые. Все! И эту гамму все носят!

Виктор Лебедев:

В витрине магазина стояла такая гора банок из крабов. И крабы стоили копейки. Потом уже мода появилась, поняли, что это – деликатес. Но это уже были шестидесятые годы. А в пятидесятые это было [в свободной продаже], как ни странно. Такой вот парадокс: многого не было, каких-то фундаментальных вещей, а какие-то [деликатесы] присутствовали. Можно было пойти на угол Литейного и Невского и купить там икру, и достаточно недорого. Но, с другой стороны, не было ни овощей, ни фруктов. Но это было где-то с пятьдесят четвертого по пятьдесят седьмой год, а потом все резко дороже, дороже – и исчезло все.

Георгий Ковенчук:

[Стиляги] – это были, как правило, люди передовых взглядов. Это было мировоззрение. Люди, которые доставали и читали Хэменгуэя, который у нас не печатался, Ремарка, Кафку. Все было направлено против заскорузлой, жлобской, заказной культуры.

Вадим Неплох:

Нас привлекала Америка – не так Франция, как Америка. Даже мы не думали о какой-то политике – о свободе, несвободе. Нам нравилась их музыка. Сегодня ее почти нет. Сегодня – другая музыка, и другие песни, и другие лица, и все другое.