Стилист

– Владимир Александрович, – мягко сказал Коля,– я не могу дать вам номер ее служебного телефона. Каждый человек вправе сам решать, кому оставлять свои телефоны. И если Каменская не хочет, чтобы вы звонили ей на работу, я не могу вмешиваться. У нее могут быть свои причины и резоны, которые мы с вами обязаны уважать. А что касается ее домашнего телефона, то, может быть, она уехала. На дачу, например. Погода стоит более чем теплая, и многие уже переселились на дачи до самой осени.

Соловьев молча уставился в окно. Пальцы рук, лежащих на прикрытых пледом коленях, крепко сцеплены, лоб перерезала глубокая морщина.

– Пожалуйста, – неожиданно тихо проговорил он, – я вас прошу, помогите мне. Для меня это очень важно.

– Это как-то связано с тем преступлением, над раскрытием которого мы работаем?

– Нет-нет, – быстро ответил Соловьев. – Уверяю вас, это чисто личное. Мы друзья, и сейчас я особенно нуждаюсь в ней как в друге.

Николай собрался было вежливо отказать, но в лице переводчика было столько мольбы, что оперативник дрогнул.

– Если будет возможность, я передам ей, что вы просите связаться с вами, – расплывчато пообещал он.

На другой день Селуянов ворвался к Насте в кабинет с перекошенным от ярости лицом.

– Ты что же творишь, мерзавка? – чуть не кричал он. – Глазки мужику строила, слова говорила, а когда он попался – в кусты? Одинокого инвалида в себя влюбить – невелик фокус! Попользовалась его добрым отношением в интересах дела и бортанула? Неприлично это, мать. Надо все-таки думать, что делаешь.

Настя подняла на него усталые после бессонной ночи глаза. Из ресторана они вернулись в пятом часу утра, и поспать ей удалось всего два часа. Голова была чумная и словно забита песком.

– Погоди, Коля, не так быстро. Давай все сначала и по порядку.

– Какой уж тут порядок, – буркнул он, немного остыв после того, как выпустил первый пар. – Никакого порядка нет. Почему ты не сказала Соловьеву, что у тебя домашний телефон сменился?

– А почему я должна была ему об этом говорить?

– Да потому, что он влюблен в тебя по уши. И страдает, между прочим. Звонит тебе день и ночь и не может понять, почему никто трубку не берет. Сидит в своей «Мечте» один как сыч, к каждому шуму прислушивается, все надеется, что его ненаглядная Настенька к нему в гости пожалует. Да он чуть не плакал, когда просил меня помочь связаться с тобой. Ты хоть понимаешь, что творишь?

– Коля, ты преувеличиваешь, – спокойно ответила она. – Ты все это сам придумал. И Соловьев тоже все это придумал от скуки и одиночества.

– А хоть бы и так! – снова взвился Селуянов. – Хоть бы и придумал. Но ты дала ему повод. Ты дала надежду. Нельзя играть людьми, даже если это нужно для раскрытия преступления. Неужели тебе его не жалко?

– Мне? Нет. Не жалко. Взрослый самостоятельный мужчина, имеет работу, собственный дом и более чем приличный доход. Почему я должна его жалеть?

– Ася, а тебе не кажется, что ты мелко и гадко мстишь ему? Я, правда, не знаю, за что, но впечатление такое складывается.

– Нет, Коленька, мне не за что ему мстить. Да, когда-то у нас был роман. Но он начался четырнадцать лет назад, когда я только еще заканчивала университет, и двенадцать лет назад закончился. Не могу сказать, что благополучно, но закончился. Без слез, скандалов и истерик. И никаких счетов между нами нет и быть не может. И не забывай, милый мой, что после моего появления в его доме он завел себе любовницу, Марину Собликову. А вот когда Марины не стало, да еще когда выяснилось, что она любила его исключительно из корыстных соображений, вот тогда он вспомнил про меня и придумал себе повод красиво пострадать. Я не считаю, что в этой ситуации я должна его жалеть и чувствовать себя виноватой.

– И ты можешь дать мне слово, что не делала этого специально?

– Могу.

– И можешь поклясться, что прячешься от него не из мести и не из ревности к Собликовой?

– Конечно, могу. – Настя рассмеялась, настолько чудовищным показалось ей само это предположение. – Коля, ну посмотри на меня. Я что, произвожу впечатление женщины, способной делать гадости из ревности? Да я, по-моему, и ревновать-то толком не умею. А за Соловьева не беспокойся, он не пропадет.

– Но ты все-таки позвони ему, – потребовал Селуянов. – Он мне может еще понадобиться, не хотелось бы, чтобы он считал меня необязательным болтуном. Я обещал, что поговорю с тобой.

– Интересно, зачем он тебе может понадобиться?

– Ну как же… Ох, черт, я ж совсем забыл тебе сказать, эксперты с уверенностью утверждают, что грязь, найденную в квартире Черкасова, принесли из «Мечты». Там не только бетон, там еще и почва какая-то особенная.

– Конечно, – фыркнула Настя, – что тебе какие-то пропавшие мальчики, что тебе маньяк-гомосексуалист! Наплевать. Вот страдания одинокого несчастного инвалида тебе ближе и милее, про них ты помнишь и устраиваешь мне тут воспитательные сцены.

– Ну ладно, – примирительно сказал Николай, – не злись. Ну виноват, признаю. Но ты тоже хороша.