Стилист для снежного человека

– Ну, к сожалению, пока в нашем мире живет много людей, не приемлющих евреев, так называемые антисемиты есть, увы, во всех слоях общества. В СССР, кстати, имея в паспорте в графе «национальность» слово «еврей», было порой трудно попасть на учебу в институт или устроиться на работу.

Не понимаю, почему, но и в царской России люди, исповедовавшие иудаизм, подвергались гонениям, при самодержцах существовала так называемая черта оседлости, семитам предписывалось жить лишь в строго определенных местах.

Но страшнее всего евреям досталось во время Второй мировой войны. Бабий Яр, гетто в Киеве, Минске, Ровно, лагеря смерти Освенцим, Бухенвальд, Майданек… Везде первыми погибали евреи: дети, старики, женщины, мужчины. Есть пронзительная книга «Дневник Анны Франк», она написана еврейской девочкой, которая пыталась спрятаться от фашистов. А почему вы меня об этом сейчас спрашиваете? Лично я никогда не обращала внимания на национальную принадлежность людей. Сволочи, мерзавцы, преступники, негодяи и благородные, светлые личности встречаются в любой национальной группе. Нельзя утверждать, что все арабы террористы, французы страстные любовники, американцы идиоты, чеченцы воры, русские пьяницы, а украинцы поголовно едят сало! Это же глупо!

Шнеер кивнул.

– Да, но не о том речь. О Нюрнбергском процессе слышала?

– Конечно. Главарей фашистской Германии судило все человечество. Кто-то из подсудимых, например, Геринг, были казнены, другие получили разные сроки, нацистов наказали.

– Но не всех! – тихо сказал Николай. – Кое-кому удалось скрыться. Особо хитрые, поняв, что Германии конец, поменяли документы и рванули прочь, впрочем, бесследно исчезали не только нацисты, но и их пособники.

Вот, допустим, в городе Мотове, не так уж далеко от Москвы, всего-то каких-нибудь семьдесят километров к северу, жил парень. Ему в сорок первом году стукнуло шестнадцать. Такой спокойный мальчик из хорошей семьи, мама врач, папа – директор школы. Звали юношу простым именем Федор, а фамилия у него была тоже не бог весть какая – Соколов. Федя Соколов отлично учился, говорил на немецком языке, потому что папа-директор нашел для своей школы преподавателя, немца по национальности. Не начнись война, Федя бы поехал в Москву, поступил в университет, но судьба выбросила ему иную карту. В Мотово вошли немцы. Первым делом они расстреляли двух местных евреев, врачей городской больницы Сусанну и Якова Кантор, потом взялись за тех, кто при Советах имел вес: погибли все, секретарь партячейки, ее члены, директор местного завода, передовые рабочие, расстреляли и Соколовых – отца с матерью, Федя успел скрыться. Немцы открыли комендатуру и установили «Ordnung» [35].

Представьте себе удивление оставшихся в живых мотовцев, когда они увидели, что в помощниках у местного коменданта служит… Федор Соколов. Парень блестяще говорил по-немецки и использовал свои знания на все сто. Фашисты оказались довольны помощником. Федор был крайне жесток и лично расстреливал тех, кто казался новой власти неугодным.

Местные жители боялись Федора больше захватчиков, тех еще можно было обмануть, а на вопрос: «Коммунист?» – быстро ответить: «Нет, нет, я ненавидел Советы», – и остаться в живых.

А как обвести вокруг пальца Соколова, который знал людей с детства?

Потом гитлеровцев прогнали прочь, в Мотово вернулись советские войска. Сначала они торжественно повесили несколько полицаев, местных жителей, которые продались немцам, затем двинулись дальше, впереди красноармейцев ждал Берлин.

Я тяжело вздохнула.

– Все-таки в древние времена было лучше заведено. Коли один правитель желал заполучить земли другого, он просто вызывал его на бой. Князья, или уж не знаю, как они назывались правильно, дрались лично между собой, народ лишь глазел на сражение, мирные люди оставались в живых, потом ситуация стала намного хуже, при любых столкновениях начали убивать простой народ. Вошли в город фашисты – убили всех неугодных, вернулись Советы – снова резня.

– Красная Армия при всех ее недостатках свой народ не трогала, – спокойно парировал Николай, – уничтожались лишь пособники фашистов.

– Зато, войдя в Германию, большевики развернулись, – покачала я головой, – стоит почитать воспоминания немцев, и мороз по коже бежит.

Шнеер пожал плечами.

– Война – всегда ужасно. Но я сейчас говорю не о страданиях народа вообще, а о конкретных личностях. Федор Соколов ушел из Мотова вместе с немцами, дальнейший его путь был усеян трупами. Молодой человек, жестокий, злобный, убивал всех, кто ему по какой-то причине не нравился. Потом он оказался комендантом небольшого детского концлагеря в Польше и там уничтожил десятки, сотни еврейских малышей. Немцы, аккуратисты и педанты, тщательно вели бумажную бухгалтерию, сохранилось множество документов, подтверждающих вину Соколова, остались и фотографии, некоторые из них ужасны: ряд детей, стоящих на коленях, напротив несчастных, перепуганных крошек Федор с револьвером. Затем другой снимок: часть ребят уже мертва, Соколов, улыбаясь, заряжает оружие.