Стилист

Он ловко развязал пакет и чуть не ахнул от изумления. Прелестный пейзаж, стилизованный под традиционную японскую манеру письма. Соловьев никогда не считал себя знатоком живописи, оценивая картины исключительно по тому впечатлению, которое они производили лично на него. Эта картина ему понравилась с первого взгляда. Он просто влюбился в нее.

– Спасибо, Андрей, – тепло сказал он. – Большое вам спасибо. Прекрасный подарок и прекрасная картина. Как вы думаете, где она лучше всего будет смотреться? Я бы хотел повесить ее в кабинете, там я провожу больше всего времени, и мне будет приятно на нее смотреть.

– Договорились, – подхватил Андрей. – После завтрака повесим картину в вашем кабинете. А сейчас – сюрприз.

– Еще один? – удивился Соловьев.

– Поскольку уже половина двенадцатого, у нас с вами будет не легкий завтрак, как обычно, а полноценный европейский ленч.

С этими словами помощник вытащил из духовки огромную пиццу и водрузил ее на стол. Подумать только, его любимая, «Quatro staggione» – «Четыре времени года». Как он угадал?

– Сначала итальянский салат «Цезарь» с помидорами и сыром, потом пицца, потом кофе со струделем. И все это не спеша, с чувством. Растянем удовольствие не меньше чем на час.

– Согласен, – кивнул Соловьев, вдруг почувствовав, что у него действительно разыгрался аппетит.

Какой забавный мальчишка! Как точно угадал и его настроение, и его вкусы. Соловьев действительно любил итальянскую кухню, наверное, об этом Андрея предупредили заботливые издатели «Шерхана». Давно, еще когда их сотрудничество только-только начиналось, они ездили в турпоездку по городам Италии. Соловьев был с женой Светланой, Кирилл Есипов – со своей девушкой, Гриша Автаев – с сыном. Как славно они тогда провели время! И как трогательно, что они позаботились о том, чтобы рассказать новому помощнику о нем как можно больше. Все-таки хорошие они ребята. Умеют ценить высококвалифицированный труд.

Салат оказался приготовлен по всем правилам, что еще раз приятно удивило его.

– Вы сами делали салат? – спросил он, накладывая себе вторую порцию.

– Конечно. По кулинарной книге. Что-нибудь не так?

– Нет-нет, все отлично. Превосходный салат. А пицца?

– Пицца из ресторана. Я с тестом не умею управляться. Владимир Александрович, утром звонил Есипов, спрашивал, в какое время вам удобно их принять. Я взял на себя смелость сказать, что после пяти – в любое время. Но если у вас есть возражения, я перезвоню им.

– Возражений нет. Пусть приезжают после пяти. Больше никто не звонил?

– Больше никто.

На мгновение Соловьеву стало грустно. Были времена, когда в день его рождения телефон разрывался с самого утра. Звонили с поздравлениями, уточняли, к какому часу будет накрыт стол, спрашивали разрешения привести с собой приятеля или подругу. А теперь…

Он отогнал грустные мысли. Все нормально, Соловей, не кисни, люди не любят горя, и нельзя их за это винить. Вспомни лучше, сам-то ты многим ли позвонил за минувший год, чтобы поздравить? Ты же переехал, сменил телефон, и хотя в старой твоей квартире остался Игорь, на него надежда слабая, вряд ли он возьмет на себя труд давать тем, кто тебе позвонит, твои новые координаты. У него там перманентная тусовка, и трубку снимают все, кому не лень. Просто отвечают, что ты здесь больше не живешь, и все.

– Закончим завтрак и отправимся гулять, – решительно приказал он. – Погода отличная, грех дома сидеть.

* * *

Но во время прогулки настроение резко испортилось. И он сам не смог бы сказать, отчего. Никто его не обидел и не расстроил, а все равно стало тоскливо. Зря он затеял праздник, не получится у него ничего. Одинокий инвалид должен вести жизнь тихую и затворническую и не пытаться сравняться с теми, кто здоров и самостоятелен.

Андрей вез его в кресле по асфальтовой дорожке, опоясывающей «Мечту». Весенний воздух был теплым и вкусным, и Соловьев с удовольствием вдыхал его полной грудью, но все равно ему захотелось вернуться домой, к своим переводам. Только в работе он чувствовал себя самостоятельным и независимым, но главное – незаменимым.

Соловьев уже хотел было попросить Андрея повернуть домой, но передумал. Незачем показывать мальчику, что настроение испортилось. Он так старался, чтобы сделать этот день приятным и радостным, купил подарок, приготовил замечательный завтрак. Наверное, он расстроится, если поймет, что его усилия оказались напрасными. «Что это я, – одернул себя Владимир Александрович, – почему я думаю о том, расстроится он или нет? Он же мне не друг и не родственник, он работает у меня по найму. И его настроение меня никаким образом касаться не должно».

– Наверное, пора возвращаться, – сказал он как можно спокойнее, чтобы не выдать внезапно нахлынувшего раздражения. – Мне надо сегодня поработать.

– Конечно, Владимир Александрович, как скажете, – откликнулся Андрей, тут же разворачивая кресло в обратную сторону.