Стимпанк!

Когда пришло время Крассу собирать свои легионы да двигать их за море, он, как велел обычай, отправился к предсказателям и жрецам, чтобы доподлинно выяснить, что там мыслят на его счет всевышние силы. Члены сената, а с ними и Помпей с Цезарем тоже пошли поглядеть на гадание. В храме гражданский пророк пропустил Прометеев ток через свое тело, чтобы возвыситься в духе и обрести экстаз. Когда он как следует наорался, накорчился и пришел в себя после шока, Прометееву дугу пустили через парные металлические головы Диоскуров на шелковом поясе, чтобы посмотреть, какую форму она примет по велению богов. И вот молния шарахнула из левой головы в правую, и одновременно с этим (и в том же самом квадранте) вспугнутая ворона пролетела над местом гадания, вопия как будто бы об отмщении.

– Боюсь, – изрек предсказатель, все еще слегка подергиваясь, – не улыбнутся боги сему предприятию.

Разгневанный Красс перевел взор на надменные и довольные лики своих соперников. Он приметил, что Цезарь избегает встречаться с ним глазами, а Помпей бессовестно ухмыляется. Тогда Красс объявил, что он немедленно, сей же час принесет богатую жертву, и мы еще поглядим, как Олимп запоет после этого.

Он посвятил быка Фебу Аполлону, ибо уж милость солнца ему с войсками как нельзя более пригодится. Пусть животворные лучи божества озарят победоносные легионы, пусть раздуют эфирные мешки военных машин! Пусть высоко вознесутся наши триремы! Жрец заклал быка и вытащил на свет божий его внутренности, передав их спутанными горстями лично Крассу. Красс их в свою очередь принял, но не удержал, и, просочившись сквозь пальцы, кишки шлепнулись в грязь.

Ропот ужаса пронесся над рядами собравшихся патрициев.

– Нет причин страшиться! – крикнул им Красс и добавил будто бы в шутку: – Ничего это не значит – так, обычная стариковская неловкость. Когда пробьет час битвы с парфянами, рука моя крепко возьмется за меч – вот в чем не сомневайтесь.

– Не ездил бы ты никуда, а? – сказал на это Помпей Великий.

Прочие сенаторы с ним согласились, повторяя:

– Парфяне ничего нам не сделали. Не следует идти войной на их невинное царство.

Из толпы доносились призывы отступиться, отменить экспедицию пред лицом столь явного божественного неудовольствия.

На все это Красс сердито рявкнул:

– Хорошо, я подожду до завтра и тогда снова спрошу воли богов. За ночь-то они уж точно передумают.

В расстройстве и гневе отправился он домой, так как знал, что в эту ночь вкруг столов во всех благородных домах Рима только и разговоров будет о том, как боги повернулись спиной к Крассу-Богачу.

Именно в этот вечер в Крассову дверь постучался один человек. Его провели в таблиниум[26], где консул восседал, весь в черных думах, через стол от сына своего, Публия.

– Из Гильдии механиков. Марк Фурий Медуллин Махинатор, – объявил раб.

Марк Фурий выступил вперед – ныне уже зрелый мужчина за тридцать, с ранней сединой в волосах. Источники сообщают, что лицо у него было проницательное и внимательное, а чрезвычайно большие зеленые глаза смотрели умно и пристально и двигались быстро.

Марка Фурия представили, Красс спросил, чего ему надо, и посетитель разразился следующей речью:

– О, господин, я пришел говорить с тобою относительно восточного похода против парфян. Не стоит верить пророчествам о поражении. Во время оно ты был знатным воином, и кому, как не тебе, знать, что удача каждого – в его собственных руках. Нередко боги даруют победу, когда, казалось бы, все знаки говорят против нее. Бывает и так, что все пророки возвещают успех, а легион при этом оказывается окружен и перебит. Ты слишком мудр, о Красс, чтобы доверять решение судьбы сорока тысяч человек каким-то коровьим кишкам, случайным порханиям птиц или бреду сидящей на жаровне безумицы, обнюхавшейся дыма.

– Можно сколько угодно не верить пророчествам, но ведь и гневить богов, столь ласковых и столь беспощадных ко всему роду человеческому, тоже не след, – ответствовал Красс.