Текст песен Бориса мог быть потоком сознания, где строчки, на первый взгляд никак не связанные друг с другом, на самом деле соединены сложными ассоциациями. А ведь раньше мне казалось, что песня должна представлять из себя историю с началом, серединой и концом. Какая скучища! С Борисом написание песен стало для меня способом выразить свои чувства от музыки именно в момент сочинения текста, а сам текст – средоточием мыслей, чувств и эмоций, пусть и хаотичных. Все, что я сочиняла вместе с ним, помогло мне стать более глубокой, более честной версией себя самой. Он был солнцем, помогавшим растопить наросшую на мне наледь и проявить пульсирующие, переливающиеся красками оттенки, до поры скрытые под поверхностным безликим фасадом альбома Beverly Hills Brat.
Первые песни, которые мы написали вместе, назывались Steel Wheels и Modern Age Rock N’ Roll. Сама я слушала их с гордостью и, если предлагала послушать другим, то глаза мои лучились счастьем и радостью, а лицо вспыхивало от волнения. Текст в обеих был не совсем прямолинейным, обе были наполнены разными темами, которые соединялись между собой на первый взгляд случайными, разрозненными линиями. Мне и сейчас нравится слушать припев к Steel Wheels, и, когда оглядываюсь назад, строчка make love under the red sky («любить друг друга под красным небом») кажется особенно значимой.
Бывали дни, и я такие дни особенно любила, когда мне удавалось застать Бориса в игривом настроении. Однажды мы сидим у него на крыше, солнце едва пробивается сквозь извечные ленинградские облака, в руках у него, как всегда, гитара, и он потихонечку наигрывает золотой рок-н-ролльный запас: Johnny B. Goode, Tutti Frutti, Blue Suede Shoes, какая-то песня Grateful Dead и еще что-то в таком же духе. Песни возникают как будто сами по себе, как у мага-фокусника из воздуха материализуются живые птицы. Голос у него глубокий и прекрасный, а висящий на шее кельтский крест своим свечением придает благородство даже окружающему нас со всех сторон ржавому железу крыши. «Вот он, абсолютно свободный и чистый художник», – помню, подумала я. Было совершенно очевидно, как он любит эти песни и как западный рок пробудил его и коренным образом изменил его жизнь. Я чувствовала, что мне невероятно повезло оказаться в такой момент рядом с ним.
Вдруг среди прочих он запел I Got You, Babe Сонни и Шер. Слушая его неторопливую акустическую версию, я почувствовала, как по коже у меня бегут мурашки.
– Давай запишем ее, – недолго думая выпалила я.
– Давай, – неторопливо согласился Борис. – Не знаю, правда, удастся ли моим друзьям умыкнуть со студии магнитофон до твоего отъезда.
– А почему бы нам не сделать все наоборот? – возбужденно делюсь с ним вдруг возникшей у меня идеей. – Я запишу основную болванку с музыкантами в Штатах, привезу сюда запись, и ты уже поверх нее наложишь свой голос.
Так мы и работали. У меня появлялась идея, Борис в ответ улыбался и говорил: «Почему бы и нет?».
Я полетела домой и в припаркованном у заброшенного дома на пляже Малибу серебристом студийном автобусе записала песню. В следующий приезд в Ленинград привезла с собой кассету, и мы записали голос Бориса – самым примитивным способом. Он в наушниках слышал на моем Walkman’е сделанную в Лос-Анджелесе запись и пел прямо во второй Walkman.
В конце, когда я раз за разом повторяла фразу «I Got You, Babe», он пропел ее по-русски. Я отвезла кассету в Лос-Анджелес, и в студии мы смикшировали его вокал с уже существующей моей записью. Борис откликался на любые предложения, находя что-то привлекательное в самых диких моих идеях. «Почему бы и нет?» – он мог внести магию во все что угодно.
Никакого грандиозного плана у нас не было. Мы неслись по течению, прыгая между Америкой и Советским Союзом, точно так же, как герои древнегреческого мифа Кастор и Поллукс переносились из подземного царства Аид на божественный Олимп[50]
. В следующий мой приезд, когда весна еще не успела оттеснить зиму, мы пришли в совершенно пустой Парк Горького в Москве, чтобы снимать видеоклип I Got You, Babe. Мы носились по безлюдным аттракционам, качелям и каруселям и кувыркались на пустой сцене летнего театра. Джуди была оператором и с моей видеокамерой в руках пыталась настичь нас по всей Москве, пока мы танцевали на балконах и гонялись друг за другом по огромным заснеженным площадям. Мы совершенно ни от кого не прятались и на этом ледяном ветру были свободны и беззаботны, как дети.На следующий день Борис пришел ко мне в гостиницу «Космос». Советским гражданам заходить в интуристовские отели не разрешалось, но мы с Борисом прикинулись заправскими туристами и, входя в вестибюль, громко и непринужденно обсуждали якобы увиденные нами в тот день достопримечательности.
– Площадь-то эта какая огромная!
– А мне очень понравились барельефы!
– А собор с куполами-луковками – просто невероятно!