Стингрей в Зазеркалье

Вышла в длинный и пустой, тускло освещенный коридор. Мне и в голову не приходило, что причина моей грусти в том, что больше я никогда его не увижу. Через год с небольшим маэстро, наш Ка-пи-тан уйдет из жизни. Я хорошо представляю его на небе, где оркестр ангелов под его безумным руководством творит очередную сумасшедшую музыкальную вакханалию.

Глава 60 Растущая боль

Время – штука забавная. Если, будучи слишком поглощенным своими делами, ты не обращаешь на него внимания, то оно вдруг напомнит о себе, начав двигаться в обратную сторону.

Впервые за долгое время я вдруг остановилась, перевела дыхание и задумалась. Я вспомнила свой первый приезд в Россию, когда люди, узнав, что мне 24 года, удивлялись, что у меня до сих пор нет детей.

Я всегда знала, что хочу иметь детей, но торопиться в то же время не хотела.

В Америке женщины редко рожают до тридцати. И вдруг, не успев опомниться, я сообразила, что стою на пороге 35-летия.

– Я хочу ребенка, – сказала я вслух сама себе. – И хочу его сейчас.

Мысль о ребенке внезапно захватила меня полностью. Я поделилась ею с Сашей, но он, будучи на пять лет меня моложе, об этом вообще не думал. Но возражать мне трудно, и он согласился.

30 июня 1995 года мы с Сашей выступали на концерте «Звуковая дорожка МК» в «Лужниках», вел который наш старинный знакомый Артур Гаспарян. Через пять дней мы улетели в Америку и уже там, в Калифорнии, продолжали писать песни для моего нового альбома Shades of Yellow. Саша наигрывал мне мелодию, а я писала для нее текст.

– Give it all that you got, don’t live by the things you have not, try to seek and you will find, a place hiding deep inside your mind[160], – пела я родившиеся у меня строчки.

Работать с таким талантом, как Саша, было одно удовольствие. Вместе музыка и текст обретали цельность и смысл. Я ужасно гордилась этими песнями.

Работа не помешала мне выбрать время и сходить к врачу. Из-за моего возраста мне рекомендовали определять наиболее благоприятные дни для зачатия с помощью специального индикатора овуляции. Я обзавелась индикатором и в один прекрасный день, когда Саша был по уши занят программированием барабанов для нашего нового альбома, ворвалась в студию с белой полоской теста овуляции в руках.

– Саш, ты мне нужен, сейчас!

– Что, прямо сейчас?! – недоуменно оторвался он от работы.

– Да, прямо сейчас!

Не забывала я и о других делах. В программу Лос-Анджелесского международного фестиваля мне удалось вставить выставку двух фотографов. Стены знаменитого арт-центра Bergamont Station украсили серия «Лица оппозиции» фотожурналистки Хайди Холлинджер и работы Владика Монро[161]. С Владиком меня познакомили Африка и Густав, он был, наверное, самым отчаянным и самым отвязным из всех моих русских друзей. Он был русской Мэрилин Монро и, воплощаясь в ее облик, очень часто наряжался в женское платье. Я росла недалеко от гей-района Западного Голливуда и за свою жизнь повидала немало дрэг-квин, но Владик был непревзойден. Он был феноменален.

На выставке Bergamont Station мы показали его серию «Трагическая любовь» – состоящую из пятнадцати работ фотоповесть о заканчивающейся трагически любви автора к молодому человеку. Работы Владика для меня обладали великолепным блеском, за которым крылись печаль и грусть. До конца своих дней он оставался загадочной фигурой и умер полной тайны смертью почти два десятилетия спустя.

Вскоре после выставки стало ясно, что я беременна. Я сразу почувствовала себя другим человеком, намного более свободным, чем прежде. Если раньше я была полностью сосредоточена на себе и своей карьере, то теперь все внимание перешло к зародившейся внутри меня новой жизни. Заботиться о другом, любить другого больше всего на свете – именно это делает нас социальными созданиями, делает нас людьми.

На четвертом месяце мы узнали, что родится девочка. Я была на седьмом небе от счастья. И вдруг я поняла, что хочу, чтобы мы с Сашей поженились, чтобы будущий ангел родился в полноценной семье. Еще спустя пару дней мы стояли вместе с моими родителями в здании окружного суда Беверли-Хиллз, и судья поженил нас в свой обеденный перерыв. Ничего общего с приготовлениями и треволнениями моей первой свадьбы, но мне это казалось правильным и уместным.

С каждым месяцем петь в студии становилось труднее и труднее. Сильно возросший вес не позволял брать высокие ноты. Звукорежиссер на записи, Фрэнк, вспоминает, как Саша заставлял меня вновь и вновь перепевать высокий по тону кусок в песне Up All Night, пока я, наконец, не взмолилась:

– Саша, малышка за это отомстит и не даст МНЕ спать всю ночь!