- Если честно, - вздохнул Лаор, - я не слишком хотел власти. Меня куда больше устраивало бы, если бы Ахат был жив и оставался Дом. Но теперь я вижу всё явственнее и явственнее, какая разверзлась пропасть. Ризитея стоит на краю, и как бы мне ни хотелось мирной и спокойной жизни… Я вынужден был принять полномочия Дом. Ни ты, ни Ариг, даже если бы он был здоров, не способны понять ситуацию в целом. Поэтому я взял власть в Семье в свои руки. И намерен исправить всё, что можно исправить. Но это уже моя печаль… Я жалею только, что не сделал этого раньше, потому что такой помощник, как Ирон, был бы мне очень кстати. А теперь… теперь он потерян навсегда - и для меня, и для Семьи, и для Ризитеи. Думаю, что Ирон вряд ли вернётся сюда.
- Ты слишком печёшься об этом полукровном выродке! – прошипела Лури.
Лаор грустно покачал головой:
- Лури-Лури… как же ты всё-таки зла на весь мир… Ты сошла с ума в своём стремлении к совершенству. Мне даже жаль тебя, но твоего приговора это не отменит. Ар-Тун!
Появившийся из-за спин сыновей Лаора чернокожий целитель быстрым и неожиданным движением поднёс к лицу Лури какой-то пузырёк, после чего у неё всё поплыло перед глазами… а потом наступила тьма.
Когда женщина очнулась, она обнаружила себя лежащей на узкой кровати, застеленной чистым бельём. Она лежала поверх покрывала, облачённая во что-то вроде длинного халата с капюшоном тёмно-серого цвета. Обстановка комнаты, в которой она оказалась, была на редкость аскетичной – кровать, стол и стул. Окно было небольшим и располагалось под самым потолком. В массивной двери было прорезано небольшое окошечко, сейчас плотно прикрытое.
Лури охнула. Проклятый Лаор! Он всё-таки отправил её в Дом Кающихся и Скорбных – место, куда отправлялись те, кто не мог справиться с собственной печалью, а ещё и те, чьё поведение слишком пятнало Семью… или те, кто проявлял признаки душевного заболевания, не поддававшегося излечению… И выйти оттуда можно было только по разрешению Дом… А значит… Значит ей придётся провести здесь очень долгое время.
Лури хотелось кричать и биться, проклиная Лаора, хотелось излить в слезах и криках свою скорбь по Граму, но женщина довольно быстро поняла, что таким поведением не добьётся ничего, а только утвердит Надзирающих в мысли, что ей тут самое место. Поэтому она спокойно села на постели и стала тщательно осматривать своё новое жилище.
Тем временем под потолком что-то мигнуло, и прямо посреди комнаты соткалась голограмма немолодой уже женщины, одетой в такой же, как у Лури, серый халат с капюшоном, только подпоясанный широким поясом янтарного цвета. Лицо женщины было невозмутимо спокойно, прищуренные золотистые глаза смотрели, казалось, прямо в душу.
- Приветствую тебя, Лури, в этой обители скорби и раскаяния - сказала голограмма. – Меня зовут Фатха, и я твоя Надзирающая. Слушай меня, я расскажу тебе о правилах этого места. Постарайся не нарушать их. Будь чиста помыслами и пусть твоя душа успокоится. Поверь, Лури, ты здесь надолго, и в твоих интересах дружить со мною.
- Я поняла, Фатха, - вежливо сказала Лури, склонив голову. – Я готова слушать.
Голограмма одобрительно кивнула:
- Я рада, что ты открыта и готова к сотрудничеству. Слушай же…
Лури слушала Фатху, и у неё всё более создавалось впечатление, что она находится в тюрьме, из которой невозможен побег. Однако женщина не собиралась сдаваться. Шок от падения на дно уже прошёл, а психика бывшей Дом была на удивление сильной и гибкой. Лури кивала словам Надзирающей, а в душе её строились новые планы. Планы мести. Она всё равно покинет это место… и тогда все, кто низверг её, убедятся, насколько её месть холодное блюдо.
***
Стёпа и Ирон сидели в креслах пилотов в рубке «Шамойской доблести», и Стёпочка мысленно клял все пространственные скачки всеми известными ему нехорошими словами. Клял он их уже минут десять и ни разу умудрился не повториться – всё-таки в Большой Вобле ругаться умели.