Стирбьёрн Сильный

— Нельзя не признать, что весьма неглуп тот, кто может использовать вилы для навоза вместо копья. Но отчего решил ты, что для такого случая они мне требуются? Я предпочту выждать.

Тут пошел снег, завертелся большими, словно перья, белыми хлопьями. Однако игроки были столь же проворны, как и ранее. Королева смотрела за игрой, кутаясь в плащ из шерсти, окрашенной в цвет рябиновых листьев начала осенней поры, подбитый лебяжьим пухом. Она надвинула капюшон, так что гордое прекрасное лицо ее и рыжие волосы выглядывали оттуда, словно из устья белой заснеженной ледяной пещеры. Лицо ее разрумянилось от снега и ледяного ветра, а глаза со вниманием и страстью следили за игрой. Народ заметил ее, и люди толковали между собой:

— В новинку такое, что женщине по нраву смотреть на игру в мяч, да еще при таком ветре.

Но вот снег пошел гуще и гуще, пока, наконец, стало невозможно разглядеть мяч, и игроки перестали хорошо видеть друг друга. Тогда игру прекратили. Когда они возвращались в королевский дом, королева пошла рядом со Стирбьёрном. Она сказала:

— Ты всех их переиграл в мяч, сродник Стирбьёрн. А уж с тем сынком бонда и вовсе ладно вышло.

— Королевский сынок или крестьянский, — отвечал тот, — такое только веселит кровь.

Она посмотрела на него, и ее лицо было как алый рассвет над снежными полями.

— Ты их измотал, — сказала она, — однако, вижу, и сам едва дышишь.

— Надоело! — сказал он. — Не с кем там состязаться — не с Хельги же.

Он встретился с ней глазами и засмеялся.

Когда вернулись они в залу, королева пожелала, чтоб Стирбьёрн пошел с ней в ее покои, где сидели за вышивкой ее рабыни, и где нянька качала на руках ее сына. Нянька принесла дитя, которое протянуло ручки и засмеялось, но королева велела няньке держать дитя у себя, а другим приказала принести Стирбьёрну пива. Они принесли рог, отделанный золотом, и королева сказала Стирбьёрну выпить и сесть подле нее у огня. Он смотрел на огонь, а она на него. Так они сидели, беседуя: больше говорила королева, припоминая прошлые времена, спрашивая его о том, что он поделывал два года в чужих краях, в Гардарики, и в Бьярмаланде, и в Стране вендов, и в Йомсборге. Стирбьёрн отвечал коротко, скупо, так как никогда он не был хорошим рассказчиком. Временами он улыбался, впадая в задумчивость от окружающего покоя и тишины, убаюканный и расслабленный теплой и ласковой речью, которая действовала на него как старое вино, глубоко и покойно; до странности приятен был ему покой после ярости и злости, приятно было тепло после ветра и снега.

Все короче и короче становились их речи, дольше тянулось молчание между словами. И после долгого молчания королева, нагнувшись поправить полуобгоревшую головешку, выкатившуюся из очага, вдруг спросила:

— Почему ты приехал до срока?

— Так уж вышло, — отвечал он.

— Отчего? — спросила она.

Он помрачнел, потом улыбнулся.

— Не знаю. Так вышло.

— Но для чего ты приехал?

— Я уже сказал тебе.

— Это против королевского приказа, — сказала она.

— Но он не сказал и слова против.

— Что же такое в Швеции могло вызвать тебя из самого Хольмгарда?

Он ничего не ответил.

— А все же народ там хорош, в Хольмгарде?

— Не так уж плох, — отвечал он.

— Слышала я рассказы о них. Но что же все-таки привело тебя?

— Не знаю. Что-то. То, се — я ничего не мог поделать. Почти три года на чужбине — мне показалось, этого пока довольно.

Хотя до захода солнца было еще довольно времени, снаружи сквозь серый снежистый туман доходил лишь слабый свет; и только огонь очага освещал покой. И огненные сполохи подсвечивали красноватым золотом правильные черты гордого лица Стирбьёрна, лоб, сильные плечи, стройную шею, твердо очерченный рот и линию челюсти — черты его смягчились в неверных отблесках огня и были полны юношеской красоты. Первый пушок на щеках был мягок, а вьющиеся густые волосы были цветом схожи с самородным золотом.

Королева молвила:

— Я следила за тобой, сродник Стирбьёрн, во время игры в мяч. То было состязание, а теперь мне было бы приятно взглянуть на тебя в доспехах и вооруженного, каким ты бываешь, когда собираешься в поход со своими викингами из Йома. Покажись мне таким.

— У меня с собой нет оружия, — сказал он.

— Это моя прихоть, — сказала королева.

— Это блажь, — отвечал Стирбьёрн.

— Неужели сделать мне одолжение для тебя столь трудно? — спросила она. Затем она взглянула на висящее на деревянной стене оружие, и глаза ее блеснули.

— Вот, это как раз сгодится.

— Что это? — спросил Стирбьёрн. — Это короля, моего дяди?