Стирбьёрн Сильный

В послеполуденное время вышло так, что Стирбьёрн, прогуливаясь на солнце по внутреннему двору и разглядывая прочные амбары и загоны для овец, и печи, и дома и другие прекрасные строения, что были у короля в Алабуге, зашел за угол большого дома и лицом к лицу столкнулся с Тири, дочерью короля Харальда. Она стояла с непокрытой головой, и солнце играло в ее волнистых смоляно-черных локонах. Одета она была в темно-синее шерстяное платье и шелковую накидку того же цвета, роскошную и дорогую. На руках она держала маленького пушистого кролика, который угрелся у ее груди, прижав длинные ушки и сунув нос под ее руку. И так случилось, что Стирбьёрн мурлыкал под нос какую-то песенку и Тири так же мягко напевала что-то своему кролику, смотря, как он устраивается на ее руках, баюкая его и чувствуя, как дышит в ее руку маленький его носик. Встретившись, они оба бросили петь и замерли, словно собирались отвернуться друг от друга, и лица их вспыхнули румянцем. Стирбьёрн отступил в сторону, давая ей пройти. Но Тири застыла на месте, будто ожидала, что он скажет. Она взглянула на кролика в своих руках, поглаживая его ушки и головку. Спустя время она подняла глаза и сказала:

— Его схватил было хорек, но я его спасла.

Стирбьёрн ничего не сказал, встретившись с ней взглядом в неловком молчании. Потом они вдруг оба улыбнулись.

Тем вечером король устроил для Стирбьёрна и его людей пир и развлечения. Стирбьёрн говорил по преимуществу с Тири, и она охотно и легко беседовала с ним. Ни словом, ни взглядом она не напоминала о той дурной ночи, что разделила их в Уппсале, и все было так, словно ее память и ум очистились ото всех воспоминаний о произошедшем. И чудесным образом она снова взяла тот дружеский тон, какой был меж ними в самую первую их встречу, так что даже брат и сестра, встретившиеся после долголетней разлуки, не могли бы беседовать более дружественно, перебрасываясь словами и шуточками. Вдруг он ее спросил:

— Говорили мне, что ты выходишь за короля Бурислейфа.

— Так и есть, — она отвечала, словно пробудившись от сладкого сна.

— И на то есть твоя добрая воля? — спросил снова Стирбьёрн.

Вся легкость речей и поступков покинула ее. Она гордо вздернула голову, словно собиралась сказать, что это не его дело. Потом ее взгляд встретился с его взглядом. Она опустила глаза и сказала едва слышно:

— Нет.

— Он же старик, — сказал Стирбьёрн.

— Да, так мне говорили, — отвечала она тихо, словно выдыхая слова.

Они помолчали. Затем Стирбьёрн сказал:

— Я дурно поступил. Теперь уже поздно?

Тири подняла на него глаза.

— Нет, — молвила она.

На следующее утро Стирбьёрн и король Харальд говорили наедине, выйдя на скальный выступ, откуда открывался вид на морское побережье под Алаборгом. Стирбьёрн назвал условия мира, которые ставил он перед королем: даны должны дать ему сотню снаряженных кораблей с людьми и сражаться с ним в трех больших битвах, а помимо того он получает в жены Тири, дочь короля Харальда.

По всему было видно, что таковые условия пришлись королю не по душе. Они долго толковали и перетолковывали, то так, то эдак, однако ни до чего не договорились.

— Я уже хорошо запомнил, — молвил король, — что с недругами ты словно непокорный дикий конь. Но то, о чем ты просишь, выходит за пределы разумного, и я того исполнять не стану.

— Тогда будет худо, — отвечал на это Стирбьёрн, — потому что сейчас речь идет о дружбе или раздоре между тобой и нами, йомсвикингами.

Король взглянул ему прямо в глаза.

— Тогда ответь мне, — сказал он, — кто ты есть, что говоришь ото всех йомсвикингов? Пусть Пальнатоки говорит от имени Йомсборга, а ты говори только за себя.

Стирбьёрн рассмеялся.

— Хорошо, — сказал он, — я стану говорить за себя.

— А я, — отвечал король, — уже дал тебе свой ответ.

— Но такого ответа я не приму, — сказал Стирбьёрн.

Король пришел в крайнюю ярость. Он замер на несколько мгновений, а потом резко повернулся к Стирбьёрну и уставился прямо в его лицо.

— Можешь убираться отсюда, — сказал он со злостью, — и пусть все демоны Хель последуют за тобой. Никогда меж мною и Йомсборгом не было ничего дурного ни в речах, ни в деяниях, пока не объявился ты. С Пальнатоки и с любым другим мужем из Йомсборга я легко достигну согласия. Но тебя я чтобы больше не видел.

Стирбьёрн улыбнулся.

— Я, видимо, достаточно испытывал твое терпение, король. Мне жаль, что так вышло. Корабли я тебе, пожалуй, прощу. Но дабы скрепить нашу дружбу прочными узами ты должен отдать мне свою дочь.

— Об этом и не помышляй, — сказал король Харальд. — Ты уже имел на то возможность, хоть и тогда не было на то моего полного согласия — когда твой дядя поддерживал тебя. Я думаю, теперь он вряд ли станет тебя поддерживать.

С этими словами он презрительно взглянул на Стирбьёрна.

— Воистину, ты наглостью схож с псом, — сказал он. — Будь осторожен с пивом и чужими женами. Когда затвердишь себе этот урок, можешь снова приходить просить руки моей дочери.

Волосы на голове Стирбьёрна чуть приподнялись от ярости, и он потемнел от бросившейся в лицо крови.