Стирбьёрн Сильный

Король Эрик спал эту ночь вместе со своим войском. Однако послал он в Уппсалу гонца, дабы сообщить, что битва еще не окончена, хотя все пока обстоит благополучно. Он перечел своих людей и увидел, что убитых было более, нежели он ожидал — однако же решил, что и Стирбьёрн потерял людей не менее. Воины короля были в хорошем расположении духа, когда шли отдыхать, хотя битва вопреки их ожиданиям, не была решена за этот долгий бранный день. А также Скоглар-Тости, которому приказано было прислать свежие отряды с севера, из Хельзингланда, прибыл сам и с ним добрая сила людей. Они опоздали на битву, прибыв только к ночи, однако король теперь не имел сомнений, что с этими свежими силами он завтра одержит победу. Ибо Стирбьёрну неоткуда было взять войско, дабы восполнить свои потери.

Королеве Сигрид Гордой, ожидающей в Уппсале, не по нраву были эти отлагательства. В Уппсале собралось множество народу, в большинстве женщины, дети и старики; и целый день туда доходили обрывочные слухи, заставляя людей то буйно ликовать, то ужасаться; и весь день, по мере того как возвращались раненые, приходили новости о славных деяниях одного или о гибели другого, и тогда слышались горестные стенания овдовевших женщин. Королева утомилась от этих недостоверных слухов. Когда сказали ей, что король не вернется и проведет ночь на поле битвы, которая продолжится на следующий день, она презрительно усмехнулась и не сказала ни слова.

На следующий день в Уппсале все было так, как и вчера — люди приходили, уходили, и ничего не было достоверно известно. И ожидавшие скорой победы скоро поняли, что чаяния их напрасны. До полудня из окрестностей Уппсалы битвы было не видать, ибо основной бой шел в низине, что была закрыта от взглядов склонами Виндбергсфелля, что был по левую руку, спускаясь на юг к реке. На гребне хребта вздымались скалы, красные и цвета ржавчины, и каменные обломки по склонам казались рассыпавшимся ожерельем, они покрывали весь склон от утесов на гребне до подножия.

Однако затем сражающиеся отошли севернее на более высокую часть меж горной грядой и рекою, и королева вышла и пошла к погребальному холму короля Олафа, с которого могла она разглядеть хоть что-то из происходящего на полях Фири. Она взобралась на холм и встала, вглядываясь в сторону юга — точно так же, как четыре лета назад стояла она и смотрела на Стирбьёрна, пытающего свою силу в поединках с Моулди.

— Было мне тогда видение, — сказала она себе, — видела я его в бою, и видела убитым на лугу, что вон там, неподалеку. И не думала, что придет день, когда увидеть это будет для меня слаще медового пития.

Ее служанки, что пошли с нею вместе из королевского дома, жались подле нее на холме, в страхе от неясности этого дня и того, что нес он с собою. Но Сигрид стояла средь них прямо, как стоит береза на вершине. Была она до подбородка закутана в плащ зеленого шелка, расшитый золотом и отороченный белым мехом. Тот же красный плащ, который она сбросила год для Стирбьёрна, сожгла королева на следующее же утро после того. Капюшон плаща свалился назад, являя взору пламенно-рыжую красу ее волос над прямыми темными бровями и прекрасное ее лицо. И столько прелести было в ее гордом лице, когда смотрела она на юг, надменно поджав губы и подняв подбородок, что казалось, вздумай боги заново сотворить мир, не смогли бы они сотворить ничего прекраснее. Но нежности и женской жалости, и мягкости видно в ней было не более, нежели в холодной скале, омываемой морем. За две мили от Уппсалы всею людской массой бурлила и кипела битва, и отсюда видна она была ясно по всей своей широте. Солнце покатилось по безоблачному небу к западу, и тени удлинились вершок за вершком, и битва начала откатываться к северу. Смотря на кипящий бой с холма Олафа, королева в вихре сражения различала, как, словно крылья орла, метались черные крыла Стирбьёрнова шлема. И где летали эти крыла, там расступались ряды врагов и подавались назад, к Уппсале. Южный ветер доносил рев битвы с заливных лугов, словно то был рев морских волн.

Королева наблюдала бой с холма, пока не стемнело. Ее служанки толпились возле нее, будто напуганное овечье стадо, безмолвные, цепляясь друг за дружку, они всхлипывали от страха, зубы их стучали. Она же, не видя и не чуя их, пока смотрела на сражение, теперь резко и сурово приказала прекратить дрожать и следовать за нею домой.

Уже зажгли светильники, когда королева Сигрид вернулась в усадьбу. Во дворе повсюду лежали раненые, также и в доме. И когда вошла королева в дом, был там и Хельги, все еще в боевом уборе. Она приветствовала его и спросила, что слышно.

— Будет еще один день битвы, — отвечал он.

— Что король? — спросила королева.

— В здравии и благополучии, — сказал Хельги.

Голос его звучал странно, и она всмотрелась в него в неверном свете сумерек и мерцании светильников. Она увидела, как он оперся о притолоку.

— А тот, второй?

— Не так, как я хотел бы, — отвечал Хельги. — Он был слишком близко от меня, и хоть я ударил его мечом в подвздошье, но все же остался он на ногах.