Тем не менее Гут решился опубликовать свою гипотезу. Не стоило отказываться от столь многообещающего решения из-за одной нестыковки, с которой, он был уверен, либо он сам, либо другие ученые сумеют разобраться. Зато его гипотеза устраняла все проблемы теории Большого взрыва: видимая нами вселенная могла возникнуть из столь малой “области”, что до инфляции она успела достичь равновесия. За период разбегания дисбаланс между центробежной энергией и притягивающей частицы вещества друг к другу силой всемирного тяготения должен был выровняться. В особенности радовало предсказание, что инфляция породит области со слегка большей и слегка меньшей плотностью – семена будущих галактик. Техника наблюдения за космическим микроволновым фоновым излучением еще не умела обнаруживать эти “отклонения плотности”, но Стивен Хокинг и его коллеги думали об этом и о проблеме гладкости с середины 1970-х, с тех самых пор, как Уилсон и Пензиас зафиксировали CMBR. Станет ли инфляция тем самым ответом, который напряженно искали космофизики?
Хокинг, как и сам Гут, не был вполне удовлетворен. Его смущало не то, что пузыри могли столкнуться и в итоге породить хаос вместо гладкой вселенной, а другое соображение: на стадии инфляции скорость расширения оказалась бы слишком большой и эти пузыри нарушенной симметрии вообще не успели бы соединиться. Хокинг полагал, что их слишком быстро разнесло бы в разные стороны, даже если бы эти пузыри росли со скоростью света. В результате должна была появиться вселенная, где симметрия четырех сил местами нарушена, а местами нет, – отнюдь не наша вселенная. С этой мыслью Хокинг в октябре 1981 года отправился на Московскую конференцию.
Дискуссия в Москве
Советский физик Андрей Линде, выпускник МГУ и сотрудник Института имени Лебедева, в тридцать три года впервые встретился со Стивеном Хокингом на Московской конференции при довольно-таки драматических обстоятельствах.
За несколько лет до того, как Гут опубликовал гипотезу расширяющейся вселенной, Линде и сам думал в том же направлении, однако не торопился обнародовать свои мысли, понимая скрытые в этой гипотезе проблемы. Гут тоже видел эти проблемы, но его это не смутило, и он отважно – и, как выяснилось, весьма благоразумно – опубликовал свою работу и таким образом опередил Линде. Несмотря на поздний старт, Линде вскоре нагнал упущенное и возглавил группу космофизиков, разрабатывавших теорию инфляции. В 1990-х Линде станет заметной фигурой в Стэнфорде – помимо всего прочего, он будет демонстрировать чудеса магии, акробатики и гипноза. Но к первой их московской встрече Линде был еще не слишком известным ученым, он не печатался на Западе и не бывал ни в Европе, ни в Америке, а Стивен Хокинг был уже знаменитостью.
Линде и Хокинг выступали на Московской конференции с докладами. Хокинг поделился своим беспокойством по поводу инфляции: он пришел к выводу, что отклонения плотности оказались бы слишком заметными и в результате не могла бы возникнуть известная нам вселенная. Линде рассказал о том, как он за лето успел найти способ решить проблемы, имевшиеся в первоначальной модели инфляции Гута (и его собственной). Поскольку в Советском Союзе любая публикация затягивалась из-за цензуры, статья Линде о “новой теории инфляции” вышла в свет лишь в начале 1982 года. На конференции у Линде не было возможности обсудить свои идеи с Хокингом, но уже по окончании мероприятия обстоятельства свели их. На праздновании шестидесятилетия Хокинга в 2002 году Линде весьма живо изобразил события того вечера – сперва ужаснувшие его, но в итоге обернувшиеся успехом[183]
.Московский Астрономический институт имени Штернберга пригласил Хокинга выступить с лекцией на следующий день после закрытия конференции. Хокинг решил еще раз обсудить изъяны теории Алана Гута. В самый последний момент в переводчики пригласили Линде, свободно владевшего английским языком. В это время Хокинг уже делал все свои доклады через учеников, а сам слушал их выступление, изредка вставляя комментарий или что-то исправляя, но это выступление почему-то не было организовано таким образом и, по воспоминаниям Линде, свелось к мучительному двойному переводу: Хокинг произносил нечто неразборчивое, его аспирант пытался понять и повторить ту же фразу на нормальном английском, а Линде переводил на русский. Все это с черепашьей скоростью. Зато Линде, прекрасно разбиравшийся в теме, стал кое-что добавлять от себя. Хокинг произносил фразу – студент повторял – Линде переводил и комментировал, избавляя Хокинга от необходимости пояснять свои слова. Хокинг вроде бы не возражал, и дело шло гладко и споро, пока не добрались до теории инфляции в неисправленном виде.