Стивен Хокинг. Жизнь среди звезд

Пожалуй, я сейчас гораздо счастливее, чем когда все начиналось. До болезни жизнь навевала на меня сплошную скуку. По-моему, я перебирал с алкоголем, а дела не делал. Влачил бессмысленное существование. А когда ожидания у тебя падают до нуля, начинаешь особенно остро ценить все, что есть.[85]

В другой раз он заметил: «Когда ты физически инвалид, нельзя позволить себе быть инвалидом еще и психологически».[86] Джейн с характерным для нее прямым и оптимистичным отношением к жизни говорила в интервью, в сущности, то же самое: «Мы стараемся получить как можно больше от каждого мгновения».[87]

Журналист из «Sunday Times» однажды спросил у Хокинга, не впадает ли тот в депрессию из-за болезни. «Как правило, нет, – ответил Стивен. – Я делаю, что хочу, несмотря на болезнь, и это дает мне ощущение достигнутой цели в жизни».[88] А когда его спросили, о чем он больше всего жалеет в связи с недугом, он сказал: «О том, что я физически не способен играть с детьми».[89]

Несколькими годами раньше Хокинг вступил в очередной затяжной конфликт с администрацией университета, потребовав обеспечить ему необходимые удобства в здании кафедры прикладной математики и теоретической физики. Спор сводился к тому, кто будет платить за пандусы. В конце концов Хокинг победил и к тому же уговорил администрацию сделать удобные съезды с тротуаров в окрестностях Сильвер-стрит, чтобы ему было легче добираться с Вест-роуд. Все эти стычки сделали Хокинга яростным борцом за доступную среду для инвалидов, и в дальнейшем он не раз и не два становился инициатором подобных кампаний.

Он обратился в кембриджский городской совет с требованием обеспечить доступ в общественные здания – и выиграл. После долгих споров и обмена резкостями в письмах во многих оживленных местах все-таки были оборудованы съезды с тротуаров, а в зданиях – пандусы. Особенно жаркие споры велись вокруг здания под названием Кокрофт-холл, где во время муниципальных выборов располагался избирательный участок. После голосования Хокинг направил в совет жалобу, что тяжелым инвалидам практически невозможно попасть в здание, а следовательно, нарушаются их избирательные права. Городские власти ответили было, что Кокрофт-холл нельзя считать общественным зданием в полной мере, а значит, оно не подпадает под Закон об инвалидах 1970 года. Но благодаря участию профессора Хокинга местная пресса заинтересовалась этим вопросом и опубликовала несколько статей о проблемах инвалидов в Кембридже. Городской совет был вынужден уступить.

К концу 1979 года Королевская ассоциация инвалидов и специалистов по реабилитации номинировала Хокинга на звание «Человек года», а местная пресса снова отметила его заслуги по обеспечению доступной среды, что сделало Хокинга в глазах общественности заслуженным борцом за права людей с ограниченными возможностями. Но у самого Хокинга отношение к этому неоднозначное. С одной стороны, он, конечно, хочет сделать все возможное для собратьев по несчастью: кто как не он лучше всех понимает, с какими трудностями сталкиваются инвалиды. Кроме того Стивен от природы упрям и неподатлив, и эти качества во многом обострились от болезни, поэтому он обожает поспорить. Для него нет лучше развлечения, чем жаркая дискуссия – неважно о чем: о космологии, о социализме, о правах инвалидов. Но, с другой стороны, Хокинг всю жизнь осознанно стремился отстраниться от своей болезни. Поэтому ему совсем не интересно ни узнавать новое о боковом амиотрофическом склерозе, ни напоминать окружающим о своем состоянии.

Однажды в интервью его спросили, не жалеет ли он, что не направил всю мощь своего интеллекта на поиски лекарства от бокового амиотрофического склероза. Хокинг ответил, что это было бы для него непосильное моральное бремя. Он же физик, а не врач, и углубляться во все страшные подробности болезни было бы, по его мнению, абсолютно нецелесообразно. Естественно, он очень рад, что поиски лечения его болезни идут полным ходом, но не хочет знать, чем именно занимаются исследователи. Вот когда они добьются революционных результатов, пусть скажут ему.