Стивен Кинг

В Хэмпдене жили четыре тысячи человек — типичных янки, недоверчиво относящихся к пришельцам и ревниво прячущих свои маленькие тайны. Стивен, так и не ставший там своим, не раз обзывал город «задницей Америки». Проходя по главной улице под прицелом настороженных взглядов из-за заборов и ухоженных палисадников, он фантазировал: что будет, если на этот тихий городок нагрянут вампиры? Пожалуй, его недружных, занятых только собой жителей переловят по одному и превратят в кровососов. Так родился замысел романа «Жребий Салема», первые наброски которого легли на бумагу весной следующего года. Странное название — Salem’s Lot— Кинг увидел на дорожном указателе во время одной из поездок к матери и вставил в роман. Оно напоминало о печальной судьбе настоящего Иерусалима, стертого с лица земли римлянами, а потом расколотого пополам арабо-израильской враждой. Отразились в романе и детские воспоминания о Дареме — тамошняя заброшенная церковь Шайло стала прообразом зловещего дома Марстенов. Позже Хэмпден, иронически переименованный в Хэйвен (то есть «небеса »), был уничтожен Кингом еще раз, в романе «Томминокеры ». На этот раз на бедных жителей обрушились уже не вампиры, а космические пришельцы.

Работа в школе вдохновила Кинга на создание других произведений. В Хэмпдене, как и во всем Мэне, почти не было негров и латиносов, но белые подростки из рабочих семей не уступали им наглостью и нежеланием учиться. Молодой учитель быстро понял, что вбить в их головы любовь к литературе — задача непосильная, и теперь только защищал свой авторитет. Чуть не каждый день его испытывали на твердость в лучших школьных традициях — писали на доске гадости, подбрасывали в стол дохлых крыс, прокалывали шины. Доходило и до прямых угроз. Кингу хэмпденские хулиганы казались кошмарами, вернувшимися из его школьного детства. Через пять лет эта ситуация отразилась в одном из лучших его рассказов — «Иногда они возвращаются ». А в тот период из-под пера измученного писателя выходили куда более слабые вещи, которые с трудом удавалось пристроить даже в мужские журналы. К тому же в выходные, а иногда и в будни Кинг «расслаблялся», уговаривая в одиночку или с приятелями по пять-шесть бутылок пива. Табби терпела, хотя нет-нет и вспоминала зловещие пророчества родителей: «Из этого пьяницы никогда ничего не выйдет!»

Денег по-прежнему не хватало. Табите пришлось устроиться официанткой в соседнюю пончиковую «Данкин Донате» — она работала по вечерам, когда Кинг возвращался из школы и мог посидеть с Наоми. Он справлялся с ребенком не очень хорошо, поскольку все время обдумывал сюжеты будущих романов. В итоге перед сном ему приходилось вместе с вернувшейся женой приводить в порядок дом, разгромленный чересчур активной дочкой. Во время каникул Кинг снова устроился в бангорскую прачечную, чтобы немного подзаработать. Заработков Табиты семья на время лишилась — она была беременна вторым ребенком, родившимся 4 июня 1972 года. Он получил имя Джо Хилл (полностью Джозеф Хиллстром), в честь легендарного рабочего певца, любимца радикалов. Каждый ребенок доставался Табите трудно, но все росли здоровыми, не считая обычных детских хворей.

Лето 1973 года семейство Кингов встретило в самом мрачном настроении. Предыдущие полгода были особенно мрачными — Стивену удалось напечатать лишь пару рассказов. Мужские журналы стали капризнее и требовали произведений, написанных исключительно в эротическом жанре. Кинг честно пытался сочинить нечто подобное — получился рассказ о любовниках-близнецах, которые пытаются заняться сексом в курятнике, все время за что-то цепляясь и распугивая птиц. Дописав до середины, он понял, что сейчас лопнет от смеха, и прекратил попытки. Естественно, рассказ не сохранился.

Надо сказать, что эротика в романах Кинга так и осталась наивно-подростковой, в стиле незабвенной «Истории любви». «Про это» он пишет разухабисто и в то же время стыдливо — прямо как наши деревенщики. Этот стыд напрямую связан с его интересом к ужасному, в чем он признается в предисловии к «Ночной смене»: «Между сексом и страхом явно прослеживается весьма любопытная параллель. С наступлением половозрелости и возможности вступать в сексуальные взаимоотношения у нас просыпается и интерес к этим взаимоотношениям. Интерес, если он не связан с половым извращением, обычно направлен на спаривание и продолжение вида. По мере того как мы осознаем конечность всего живого, неизбежность смерти, мы познаем и страх.

И в то время как спаривание направлено на самосохранение, все наши страхи происходят из осознания неизбежности конца ». О связи между сексом и смертью говорил еще Фрейд, и можно плодотворно порассуждать о том, что кинговский макабр вызван его подавленной сексуальностью. А можно просто принять это как должное.