Стивен Ликок. Юмористические рассказы

И вот один из них, использованный многими поколениями, но все еще имеющий большой успех. Убийца найден. Да, он действительно найден и даже сознается в своем преступлении, но… но — увы! — его физические состояние таково, что очень скоро ему придется «предстать пред высшим судией». И этот «высший судия» отнюдь не является верховным судом.

В тот самый момент, когда Великий сыщик и инспектор Хиггинботем хватают его, он обычно разражается сухим, лающим кашлем. Эта одна из тех ужасных болезней, которые встречаются только в романах — вроде «любовной горячки» и «разбитого сердца» — и от которых не существует лекарств. Во всех таких случаях не успевает преступник начать свою исповедь, как его уже начинает душить сухой кашель.

«Да, — сказал Гарт, окидывая взглядом, небольшую группу полицейских чиновников, собравшихся вокруг него, — моя песенка спета — кха, кха! — и теперь я могу выложить все начистоту — кха, кха, кха!»

Услыхав этот кашель, каждый искушенный читатель уже точно знает, к чему он ведет. Преступник, который только что, в предыдущей главе, производил впечатление здоровенного детины — он выпрыгнул из окна третьего этажа и чуть не до смерти придушил младшего инспектора Джаггинса, — оказывается умирающим человеком. Он болен той ужасной болезнью, которая в романах называется «неизлечимым недугом». Лучше не давать ей точного названия, не то кому-нибудь может прийти в голову заняться ею и вылечить больного. Симптомы таковы: сухой кашель, необыкновенная мягкость в обращении, а в разговоре — полное отсутствие бранных слов и склонность всех называть «добрыми джентльменами». Все эти явления означают finis[41].

В сущности, все, что требуется теперь, — это чтобы Великий сыщик собственной персоной произнес следующую речь: «Джентльмены! (На данном этапе развития повествования все действующие лица именуются джентльменами.) Высший суд, который стоит над всеми земными законами, приговорил…» и т. д. и т. д. Тут занавес падает, и все понимают, что преступник должен в ту же ночь покинуть этот мир.

Такой конец лучше, значительно лучше. Но все же он немного мрачноват.

По правде сказать, в подобном решении вопроса ощущается некоторая трусость. Автор отступает перед трудностями.

Можно привести и еще один, столь же поверхностный вариант. Вот он:

«Великий сыщик стоял, спокойно глядя по сторонам и покачивая головой. На секунду взгляд его задержался на распростертом теле младшего инспектора Бредшоу, потом устремился на аккуратную дыру, проделанную в оконном стекле.

— Теперь все ясно, — проговорил он. — Но мне бы следовало догадаться об этом раньше. Сомнения нет, это дело его рук.

— Чьих? — спросил я.

— Голубого Эдуарда, — ответил он спокойно.

— Голубого Эдуарда? — воскликнул я.

— Голубого Эдуарда, — подтвердил он.

— Голубого Эдуарда? — с волнением переспросил я. — Но кто же он такой, этот Голубой Эдуард?»

Без сомнения, тот же самый вопрос хочет задать ему и читатель. Что это еще за Голубой Эдуард? На этот вопрос немедленно отвечает сам Великий сыщик:

«— Тот факт, что вы никогда не слышали о Голубом Эдуарде, только показывает, в каком неведении вы жили до сих пор. Ведь Голубой Эдуард — это гроза четырех континентов. Мы выследили его в Шанхае, но в самом скором времени он оказался на Мадагаскаре. Это он организовал то неслыханное по дерзости ограбление в Иркутске, при котором десять русских мужиков взлетели на воздух, взорванные бутылкой с английской солью.

Это он в течение нескольких лет терроризировал всю Филадельфию и держал в состоянии нервною напряжения Ошкош (штат Висконсин). Стоя во главе шайки бандитов, отделения которой разбросаны по всему земному шару, обладая глубокими научными познаниями, позволяющими ему с легкостью читать, писать и даже пользоваться пишущей машинкой, Голубой Эдуард фактически уже много лет держит в страхе полицию всего мира.

Я с самого начала почувствовал в этом деле его руку. С первой же минуты я по некоторым деталям догадался, что это работа Голубого Эдуарда».

После этого все полицейские инспекторы и все зрители покачивают головами и шепчут: «Голубой Эдуард, Голубой Эдуард», до тех пор, пока читатель не преисполняется достаточным почтением.

Так или иначе, но писатель никак не может завершить всю эту историю как следует, — не может, даже если она хорошенько закручена в начале. Нет такой концовки, которая могла бы удовлетворить читателя. Даже радостная весть о том, что героиня упала в объятия Простака, с тем чтобы никогда больше не отпускать его от себя, — даже это не спасает положения. И даже сообщение о том, что они поставили сэру Чарлзу прекрасный памятник или что Великий сыщик без передышки играл целую неделю на саксофоне, не сможет полностью вознаградить нас.

Проблема прачечной Перевод Д. Лившиц

Памяти смиренной прачки доброго старого времени