Сто бед (сборник)

По возвращении в деревню Коста глазам своим не поверил. Он был всего лишь эконом и не очень-то смыслил во фронтовых делах. Но сегодня гитары заменили ружья, контрабас и барабаны вытеснили пушки, играл скрипач, вертя во все стороны свой инструмент. Довольные крестьяне и солдаты хлопали в ладоши, а один солдат размахивал пилоткой, вместо нее водрузив себе на голову шляпу.

– Победа! – кричал он. – Ну и задали мы им жару!

На освещенной фонарями деревенской площади все, стар и млад, праздновали победу. Коста подошел к кашевару:

– Как это? Вот так, вдруг?

– Да, так. Вот так, вдруг! Но, дружище, мы же целый год были в осаде! Это победа! Наши оттеснили их к морю! Сдались все, до последнего пехотинца-голодранца!

«Раз война закончилась, я больше никогда не увижу Младу», – подумал Коста.

Он сдал молоко на кухню и украдкой ускользнул из деревни. Мог ли он поверить, что никогда больше не встретится с ней?

Когда Коста пришел на главную площадь Увийеце, праздник был в полном разгаре. Оркестровая музыка и пение сплотили крестьян и солдат. Небо раскалывалось от криков и салюта, меланхолические словенские напевы смешивалась с победными возгласами. Деревенские образовали круг и танцевали, положив руки друг другу на плечи. Вклинившись между двумя солдатами, Коста присоединился к ним.

Ностальгические пение перешло в коло[23], разрослось, выплеснулось за пределы площади. Ненадолго объединило все улицы, все дома Увийеце. От теплой почвы Герцеговины по ногам танцоров прошел какой-то ток, жар устремился по цепи, составленной из обжигающих рук десятков человек, превратившихся в единое существо, разгоряченное одной кровью, двигающееся в едином ритме. Коста целиком отдался танцу, но вдруг почувствовал головокружение и поднял глаза к небу, словно надеясь увидеть там Младу.

Небо как будто вняло его мольбе: он различил девушку в толпе. Она плясала коло с незнакомцами. Млада тоже заметила Косту. Он стал пробиваться к ней. Она опустила глаза, боясь показать, как ей нравится танцевать. Коста не колебался: они взялись за руки, и он впервые поймал ее любящий взгляд.

– Старуха лжет. Зага не вернулся.

– Знаю.

– Я не люблю его.

– А кого же ты любишь?

Млада коротко вскрикнула, потому что Коста вдруг выскочил из толпы танцующих и на радостях совершил два опасных кувырка, вперед и назад.

У Косты было тихо. Едва слышались последние звуки пения, через раскрытое окно смутно доносились голоса пьяниц, и видно было, как в небе, словно падающие звезды, вспыхивают огни победного салюта. Млада медленно разделась. Коста оказался быстрее. В проникающем из окна свете они смотрели друг на друга. Их губы уже готовы были слиться, когда треснуло стекло. В спальню ворвалась старуха со старинным пистолетом, кубурой, в руке:

– Может, для тебя война и закончилась, но для меня – нет!

– Я не вернусь!

– Вернешься, потаскуха! Тебя жених ждет!

– Все ты врешь, старая шлюха!

– Я не вру! Ты вернешься, или я пристрелю тебя!

– Нет!

Старуха вытащила старый пистолет, которым грозила Косте. Обезумев от страха, Млада бросилась бежать через груды щебня. Старуха за ней. Коста кинулся следом, на бегу натягивая штаны и рубаху. Он без труда вскарабкался по каменистому склону и увидел, что старуха вот-вот схватит Младу. И резко остановился, когда старая карга направила на него свою кубуру:

– Назад! У нее есть муж!

Тут Коста впервые осознал, что мог бы отдать жизнь за Младу. Чувства подсказывали ему, что в его любовной истории появилась неожиданная подробность. И он спокойно повернул назад.

В деревне продолжалась попойка. Вдруг луна осветила силуэты десяти вражеских солдат. Мягко ступая, они по очереди скользнули в окоп. И без труда устранили первого часового! В тот разудалый вечер никто не расслышал его крика, никто из крестьян не увидел, как так же бесшумно были задушены еще трое часовых. Да и как они могли? Деревня по-прежнему, со все нарастающим шумом, весело праздновала победу.

Утром Косте пришлось навьючивать осла.

Повсюду виднелись следы вчерашнего гулянья. Кашевар встал и, как всегда, улыбался. Когда Коста пришел за флягами, он прибирал в кухне.

– Еще день-два, и это тоже станет историей, – заметил он.

– Не говори так, прошу тебя!

– Война окончена, мой мальчик. Подписано международное соглашение. Прощай, армия, и да здравствует жизнь!

На знакомой до последнего камешка дороге Коста заприметил змей, одна из которых была особенно хороша. Он знал, что теперь их ждут с большим нетерпением: его и молоко.

Коста осторожно вошел в деревню. Когда он привязывал осла и снимал фляги, из хлева после дойки вышел Зага. Он дружески протянул Косте руку, и тот в растерянности пожал ее, виду не подав, как мучительно ему это знакомство.

– Зага Божович?

– Откуда ты знаешь?

– Кто не знает Загу Божовича? Воин, герой!

Визжа тормозами, возле дома остановился грузовик Тамича, и двое парней, махнув Заге в знак приветствия, бросились вынимать из кузова столы и стулья.

– Готовитесь к славе?

– Нет, приятель, к свадьбе! Моей! Семь лет она ждала, пока я не вернусь с фронта!

«Неустанно», – про себя добавил Коста, пытаясь избавиться от кома в горле.