– Слабо вериться, – пробормотала девушка и тут же уснула.
– Поверится, – сказал Кащеев.
В отличие от Алены ему спать не хотелось. Воспоминания об алуштинском унижении сняли сонливость как рукой. Прикрыв глаза, Кащеев словно бы снова возвратился в то утро. Катер отходил от «Ривьеры», на террасе которой в парадном строю торчали Моня, Шварц, Лизка и охранники со сложенными на ширинках руками. Лизка махала платочком, Моня лыбился, вслед катеру неслись слова «Релакс». А Кащеев сидел на палубе с прикованными сзади к кольцу руками. В собачьем наморднике, нацепленном на него Моней…
– Ненавижу! – прошипел Кащеев.
Быстро встав, он налил себе коньяка и, сунув в рот сигарету, выткнулся на балкон. Глядя на раскинувшееся темным покрывалом море с лунной дорожкой, Кащеев выпил коньяк и закурил. Прищурившись, он проговорил одними губами:
– Тебе конец, Моня! Совсем скоро! Ты умрешь! Как собака!
78
На вершине горы было ветрено и неуютно. Впрочем, взобравшийся на нее человек был одет в темное шерстяное облегающее трико японского ниндзи. На его голове была маска «ночь» в виде теплой вязаной шапочки, так что от холода он особо не страдал. Взобравшись на вершину горы, ниндзя снял висевший на плече рюкзак и присел на него.
Далеко-далеко внизу виднелось зарево большого города. Ниндзя приложил к глазам бинокль и слегка провернул регулировочные винты. Сам большой город его не интересовал. Его занимала окраина. Та, на которой у подножия небольшой горы раскинулась Хаджибеевская слободка.
Благодаря мощной бельгийской оптике кое-как освещенные улицы слободки приблизились, став похожими на настольный архитектурный макет. Ниндзя перевел бинокль чуть вправо и выше. У вершины горы, над Хаджибеевской слободкой, приткнулся белый, словно игрушечный, домик. То есть игрушечным он казался с расстояния в несколько километров. На самом деле домина был огромный.
Его окружала стена живой зелени. Сбоку сверкал голубым алмазом бассейн в форме сердца. Периметр усадьбы был обнесен забором, которому могла бы позавидовать не одна тюрьма особого режима. С такого расстояния нельзя было рассмотреть ни засевших на территории охранников, ни миниатюрных камер, натыканных по углам забора. Но они были, отчего дом на склоне представлялся, пожалуй, неприступнее знаменитой Измаильской крепости…
Ниндзя отнял бинокль от глаз и закурил. Свежий ветер сносил дым в бездонное ущелье почище вытяжки. Огонек сигареты светился красным тревожным светодиодом. Он словно бы предупреждал, что пытаться проникнуть в дом на горе – опаснейшая авантюра…
79
Ниндзя затянулся в последний раз и затушил окурок о скалы. Искры подхватило сквозняком и с огромной скоростью буквально засосало в ущелье. То, что задумал ниндзя, и вправду было очень опасно. Однако у него просто не имелось другого выхода. И он решительно поднялся, после чего включил фонарь и провел наружный осмотр рюкзака. Все вроде бы было в порядке.
Ниндзя проверил остальную амуницию, потом закинул рюкзак за спину и тщательно застегнул многочисленные лямки. Пару раз подпрыгнув, он убедился, что с креплениями все в порядке, взялся за висевшие на шее очки и натянул их на голову. После этого ниндзя посмотрел на часы. Время было без десяти минут четыре утра. Для задуманного – очень хорошее время. Можно сказать, идеальное.
Приближался так называемый «час быка». То самое предутреннее время, когда организм человека под воздействием биоритмов поневоле расслабляется. Именно поэтому на морских судах, к примеру, как раз в четыре часа утра на «собачью вахту» заступает самый опытный судоводитель – старший помощник капитана. Да и в армии грамотные командиры стараются распределить караульных по сменам так, чтобы «час быка» достался проверенным бойцам, а не желторотым салагам…
Что касается ниндзи, то он имел столь огромный оперативный стаж и столько часов провел в ночных засадах, что давно научился подчинять биоритмы своего организма. Поправив очки, он сделал несколько быстрых шагов и застыл на краю пропасти. Черная дыра ущелья простиралась прямо перед ним. Тугие струи воздуха хватали его за ноги, словно бы пытаясь утащить вниз. В такую погоду предпринимать задуманное было вдвойне опасным. Но ниндзя не мог отступить. Не имел права. И он, разом отбросив все страхи и сомнения, шагнул в пропасть.
И она с жадным чавканьем проглотила его. Словно бы попав в воздухозаборник гигантского лайнера, ниндзя крошечной песчинкой помчался вниз.
Кольцо он дернул сразу. Но запас времени у него был слишком малым. Черные каменные клыки уже сверкали внизу хищным блеском. Они стремительно приближались, а хлопка все не было. И ниндзя вдруг понял, что это конец.
Запасного парашюта у него не было, ведь смысла брать его с собой не имело – на все про все у ниндзи оставалось всего несколько секунд.
Он приготовился к смерти. Ниндзя пробормотал бы слова какой-нибудь молитвы, но он их не помнил. И в церковь тоже не ходил, давно. Он успел пожалеть об этом, и тут над его головой вдруг послышалось:
– П-пух!!!