Сто часов на планете Гондор

У обоих была, конечно, своя логика, оба все более и более распалялись. Я в логике не очень силен и сужу по тому, к верным или нет выводам приводят рассуждения. Зоран со своей логикой все время приходил к нарушению присяги, которую давал на верность Государю, и толковал о необходимости разрушения Империи. А Торн, присягу не дававший, приходил к тому, что каждый гражданин должен на империю работать. В общем, мне ясно было, что прав Торн, а не Зоран. От всех дел Зорана, если они удадутся, мороки будет уйма для всего человечества. Зачем мешать людям спокойно жить и навязывать им этот свой этос вечного познания? Ведь у каждого — своя работа. Ученый занят своим делом, а я — защитник, разведчик. В конце концов, это ведь тоже нужно? Почему я должен заниматься тем, к чему не лежит душа?

Из вредности я пустил спор Торна с Зораном по внешней трансляции на всю базу. И все время до вечера, пока я работал, они пудрили мозги не только друг другу, но и всему персоналу станции. По моим наблюдениям, одни морщились, как от головной боли, другие внимательно прислушивались к их разговору. Сам я улавливал только обрывки.

— Империя ограничивает свободу, Вы с этим согласны! — вещал Зоран. Так не есть ли она зло?

— Империя ограничивает свободу действия, но не лишает свободы воли и свободы выбора! — гремел в ответ Торн. — Вы же, навазывая человеку этос, а не правила поведения, лишаете его этих исконных свобод. Открывая свободу абсолютную свободу научного творчества и только его — Вы делаете несвободным того, у кого душа не расположена к творчеству такого рода! Вы видите, что общество, основанное лишь на научном этосе, будет нестабильным, и Вы пытаетесь переделать человека, отнять у него все живое и превратить его в робота. Не проще ли просто истребить людей с их чувствами и непоследовательностью, и заняться производством исследовательских роботов?!

— Опять Вам не дает покоя этот Смит с его опытами! — надрывался в ответ Зоран. — Дело не в нем. Вы не так трактуете его опыты. Он пытается поставить бессознательное под контроль сознания, сделать мышление рациональным, избавить человека от неврозов, ставя под контроль сознания все бессознательные переживания. Не это ли пытался сделать и Фрейд? Ведь он прямо говорит об этом.

— Не трогайте Фрейда, Зоран! Он был гуманистом. Он не предлагал переделывать человека. Он только лишь помогал самому человеку частично овладеть своим бессознательным. Но это же все было в границах меры и только поэтому продуктивно! А Смит делает это насильно, калечит психику, изгоняя из нее все человеческое!

— Ваши чувства должны Вы продумать до конца — Так, кажется, говорил Ницше? И не Вы ли были его поклонником? Не этого ли добивается Смит от человека? — ответил Зоран.

— Да, стремиться продумать до конца, Зоран. Но сами, по своей воле! Да, это путь стать Высшим человеком! Но когда у тебя отымают чувства и заменяют мыслью, это не значит, что ты продумал их, это значит — ты лишился их. И не забывайте, что Смит — преступник! Он делает свои опыты на людях, совершая насилие над ними, совершая убийство! Он губит душу и вселяет в тела Зомби!

— Что за чушь Вы городите, Торн!

— Разве же это чушь? Разве не хватают серые людей в Гондоре для его опытов?

— Это разрешено делать лишь на преступниках, чувства которых заставляют их идти против общества!

— Против вашего режима, Зоран! Вы, проповедник свободы абсолютной, Вы лишаете человека даже свободы быть собой!

«Во дают», — думал я, слушая вполуха их спор и просматривая схемы защиты станции. — «Помешались они оба, что ли на этой свободе? Живи как хочешь — и не мешай жить другим. Вот и вся свобода. Хотя, конечно, есть еще и долг и присяга. Наверное, она и не нужна… Стоп, не отвлекаться!»

Я опять углубился в изучение схем, а философы продолжали свой горячий спор.