Сто дней

Став затворником особняка Амсар и слушая радио на батарейках, украденных Теонестом у мертвых, я нередко ловил знакомую волну и внимал умным комментариям. Их авторы рассуждали о причинах хаоса в Кигали, описывали тот ад, в который погрузилась страна. И это была правда. Но теперь-то я знаю, что в образцовом аду всегда царит образцовый порядок. И, глядя порой на страну, где живу сейчас, на уравновешенность и правильность, с коими все здесь свершается, невольно вспоминаю, что ту страну с ее адом иногда называли африканской Швейцарией — не только из-за похожих холмистых пейзажей и длиннорогих коров, но и из-за той же дисциплины, которая царила повсюду. Теперь-то я знаю: любой геноцид возможен только в государстве с отлаженным внутренним механизмом. В государстве, где каждый знает свое место. Где самый невзрачный куст не растет случайно и ни одно дерево не падает под ударами топора по чьему-либо хотению, но предназначается к срубке особым решением, а решение это принимается специальной комиссией и отпечатывается на предназначенном для этого бланке. И, глядя порой на то, как без малейшего трения работает зубчатый механизм этого общества и не слыша при этом ни единого громкого звука — ни скрежета, ни щелчков, ни треска, а лишь тихое чавканье масла между шестеренок; и, глядя подчас на людей, которые все это принимают и соблюдают порядок, зная, что он установлен не ими, но нисколько не интересуясь причиной его возникновения, я спрашиваю себя, а не получится ли так, что мы, в свою очередь, станем европейской Руандой? И вот как я отвечаю на этот вопрос: если что-то и может отвести от нас эту беду, то уж никак не благоустроенность нашего общества, не наша дисциплинированность, не уважение к властным институтам и начальству и даже не наша любовь к порядку и умеренности. Совсем наоборот! Для массового истребления людей все это — не препятствие, а предпосылка.

Ничто так не прельщает зло, как правильно проведенное мероприятие, как четко исполненное предписание, а по этой части — это надо признать — нам, вкупе с парочкой других стран, равных в мире нет. Мы этим гордимся, на этом строится все, что нас отличает и что мы находим столь достойным распространения, что понесли это в сердце Черного континента.

Я читал отчеты, написанные о нашей работе, и в ушах у меня еще звучат слова Маленького Поля, сказанные им утром, за три-четыре часа до бегства, после того как он прошел по авеню Армии мимо груды трупов, которую видел и я, приняв их сначала за брошенные в кювет тюки старого платья. Пока не разглядел мух: огромный рой был похож на черный занавес, которым хотели укрыть мертвецов от наших глаз. Как могли мы так заблуждаться, бормотал Маленький Поль, стоя рядом с двадцатикилограммовым багажом из двух чемоданов — один был набит образцами его самых любимых минералов. Как могли совершить такой промах, продолжал бормотать он, как могли сесть в такую лужу…

И в отчетах комиссий — а их нельзя было заподозрить в предвзятости суждений — говорилось, что деятельность дирекции закончилась провалом. В сущности же, говорить о провале не было оснований. Ведь если мы были их учителями, то они никак не могли оказаться плохими учениками. То, что они усвоили из наших бесед с ними, они осуществили на практике: проанализировали ситуацию, нашли принципиальное решение, создали предпосылки, подготовили средства реализации решения, запаслись инструментом, составили списки, обучили людей, разработали график, убрали мусор. И все это они делали спокойно и уверенно, без паники, быстро, но без спешки. Они решали задачу по нашей методике — с осмотрительностью, учитывая возможные случайности и имея запасные варианты. Если бы они не придерживались наших принципов организации любого дела, то не смогли бы уничтожить восемьсот тысяч человек — по крайней мере за сто дней.

Я бил Теонеста, раз за разом, и он мирился с этим, пока однажды не встал и не исчез, не проронив ни слова. Едва он повернулся ко мне спиной, как я пожалел о своем рукоприкладстве: кто же будет теперь снабжать меня продуктами и водой? Воды хватило бы еще на полнедели, но уже на следующий день я сделал первую из тех ошибок, которые чуть было не погубили меня. В полдень разразилась гроза, дождь лил как из ведра, сад затопило, за считанные минуты газон оказался под водой и выглядел как рисовое поле, и я воспользовался случаем, чтобы вымыться под дождем, как нередко делал это. Однако на сей раз я намылился мылом Агаты, купленным ею на рынке, и в аромате кокоса передо мной на миг возник ее образ. Она была рядом со мной, и тогда я вылил из флакона еще одну пригоршню, начал мыть голову и занимался этим до тех пор, пока не заметил, что дождь поутих.