Сто дней до приказа

— Что у вас, товарищ ефрейтор, произошло с рядовым Елиным? — грозно повторил Уваров.

— Я его не трогал…

— А пуговицы у него сами собой отлетели? — ядовито усмехнулся комбат.

Зуб мстительно поискал глазами Елина.

— Ну так вот, — подытожил старший лейтенант. — Не умеешь молодых тихо воспитывать — я буду тебя воспитывать. Три наряда вне очереди.

— Есть три наряда вне очереди, — угрюмо повторил Зуб.

— Домой собираешься? — Комбат иронически оглядел ефрейторскую стрижку. — К последней партии отрастут в самый раз!

Зуб дернулся и уперся взглядом в землю. Поехать с последней партией — самое большое наказание для «старика». Это значит — прибыть домой на месяц, а то и на полтора позже, чем другие. О таком даже думать невозможно!

— А ты, Купряшин, — дошла очередь до меня, — не делай вид, будто тебя ничего не касается. В расчете — бардак, а его из библиотеки за уши не вытащишь. Ты меня понял?

— Не понял, товарищ старший лейтенант.

— Поймешь, — пообещал комбат. — Кругом!

Мы повернулись по-уставному, сделали несколько шагов и остановились, дожидаясь, пока Уваров отберет у Цыпленка окончательно утомленную Лидочку и нервным шагом покинет плац. Все это время Зуб раскалялся, как кусок железа на углях, так что к моменту, когда комбат скрылся из виду, ефрейтор был уже весь белый и шипел.

— Ну, гадина, ну, стукач! Убью! — заорал он наконец.

Я рванулся следом за ним, пытаясь на ходу объяснить: Елин не жаловался, комбат сам все понял или ему капнул кто-то другой, я даже попытался схватить Зуба за руку, но он оттолкнул меня в сторону и так дернул ничего не понимающего Елина за ремень, что тот чуть не переломился, а его пилотка отлетела далеко в сторону.

— Ну… ну, салабон, — сказал, задыхаясь от ненависти, ефрейтор. — А я его еще пожалел… Крыса его бортанула! Ай-ай-ай! Так тебе, гаду, и надо!

В подобных случаях пишут: «Его словно что-то толкнуло», но меня и в самом деле будто толкнуло, и я с такой силой вклинился между Зубом и Елиным, что оба отскочили в стороны.

— Не трогай его! — заорал я.

— Ты что, обалдел? — опешил ефрейтор и тут же шарахнул меня в челюсть.

Споткнувшись о лавочку, я кувырком полетел в кусты, росшие вокруг курилки. Земля рванулась навстречу, точно конец незакрепленной доски. Удар был несильный, и тотчас, вскочив, я засветил Зубу кулаком в живот, а после того как он присел от боли, еще — по затылку. После проделанного я вдруг на мгновение воспарил над землей, а затем довольно грубо был отброшен в сторону. Это Титаренко вмешался в наш честный поединок и, взяв меня за шиворот, дал команду: «Брэк!» И, надо сказать, чрезвычайно своевременно, потому что одетый, как на парад, лейтенант Косулич с повязкой дежурного уже направлялся к нам, чтобы построить и увести солдат, идущих в кухонный наряд. Сквозь очки он поглядел на бурно дышавшего Зуба добрыми глазами и спросил:

— Боролись?

— Вся жизнь — борьба… — ответил я за ефрейтора, закрывая пальцами царапину на щеке.

Слава богу, командир взвода не видел нашей схватки, а то бы сидеть нам на «губе» — в отрезвляюще-прохладной комнатушке с местом для заслуженного отдыха, похожим на маленькую деревянную сцену.

10

— Раз-два-три, — командует Уваров, — раз-два-три…

Комбат бежит сбоку от нас, бежит легко, но лицо его неподвижно. И я представляю себе, как сегодня ночью он проснулся от телефонного звонка, включил ночник и хрипло отозвался в трубку: «Старший лейтенант Уваров слушает… Что?! Как пропал?!»

От шума, наверное, проснулась Таня, она села на кровати рядом с комбатом и, щурясь от света, испуганно спросила: «Кто пропал? Сережа, что случилось?..»

Нет. Не так. Вместе им спать совершенно необязательно.

Сквозь закрытую дверь Таня услышала звонок и громкий голос Уварова. Она подняла голову, покосилась на тихо посапывающую Лидочку, потом накинула халат и выглянула из своей комнаты:

«Кто пропал? Уваров, что случилось?»

«Солдат пропал», — не повернувшись в ее сторону, отозвался комбат.

«Какой солдат?»

«Какой, какой… Елин!»

«Елин? — переспросила Таня. — Это которого Зубов избил?»

«Ну что ты лезешь не в свое дело! — закричал на нее Уваров. — Сиди в своей библиотеке — и не лезь!»

От мысли, что жене известно все, происходящее в батарее, комбату сделалось стыдно. Так бывает и со мной, когда, бреясь в умывалке, начинаешь строить перед зеркалом рожи и лопотать разную слюнявую чепуху, а сзади, за спиной, незаметно появляется кто-нибудь и, ухмыляясь, наблюдает за тобой. Потом ты оглядываешься…

«Что же теперь будет?» — с тревогой спросила Таня.

«Ничего не будет! Я им устрою веселую жизнь! Защитнички…»

— Раз-два-три, — командует комбат. — Шире шаг…

Мы выскакиваем за ворота городка и поворачиваем к полигону.

* * *

— Ну а с тобой, друг индейцев, я еще поговорю! — пообещал Зуб и ушел зализывать раны.