Сто дней, которые потрясли Галактику (Похождения ксенопсихолога на космической станции)

— Крокодильи слёзы, — с гордостью ответствовал Петрович, собирая со стола грязные кружки. — Собственного производства.

— Скорее уж зелёного змия, — пробормотала Женька, догадываясь, что это самогонка, и ломая голову, откуда.

Петрович щедро выложил на стол закусон: батон хлеба, огурцы, соль, лук, ломти протеиновой колбасы.

— Эх, селёдочки бы…

Расставил стопки — прозрачные колпачки от аварийного реле. Само реле в развороченном виде лежало в углу.

По ходу раскрылась тайна «зелёного змия», когда Петрович снова отошёл за ящики и пригласил Женьку взглянуть. Там, замаскированный ящиками вызывающе змеился самогонный аппарат. Как в кино или на картинке. Из чего мужики его смастерячили для Женьки недолго оставалось загадкой.

— Из инжекторных труб, — пояснил Моисеевич, — спаяли по кусочку. И запчастей от списанных пищеблоков. Всё одно в утиль, а нам пригодилось.

Петрович отрегулировал датчики давления, прикрыл агрегат картонкой и присоединился к ним.

— Ну, разливай, Моисеич! Сообразим!

Точно! Теперь их как раз трое… И пахучая жидкость плавно перекочевала в стопки.

— За знакомство!

Они чокнулись. Звяк! Петрович запрокинул и шумно занюхали.

— Хех!

Моисеевич интеллигентно отпил, поморщился и зажевал огурцом с хлебом и солью. Женька чуть-чуть пригубила, из вежливости, и засунула в рот большущий кусок батона.

— Ну как, продирает? — спросил Петрович.

— Мугу, — промычала гостья.

А уже после второй, спросила из чистого любопытства:

— А зачем вам аппарат? На станции разве выпить нечего?

— Дык, алкоголю-то и нету, — развёл руками Петрович. — И шпирта… Ентот ихний… синтеголь.

Моисеевич кивнул в подтверждение, заедая луком и утирая слезящиеся глаза.

— … Как есть — отрава. Душа не поёт. Ни в какую! — возмущался Петрович. — Брюхо тока воет… А огурцы с луком настоящие. Енто Моисеича в хитропонику звали, отлаживать. Он и натащил.

Тут Женька спохватилась:

— А что вы делали с андроидом?

— Переставлял клеммы, — ответил инженер.

Евгения вспомнила, как Грегори рассказывал, что первую линию андроидов запустили в начале двадцать второго века. А Моисеевич как раз оттуда и тоже инженер.

— А вы случайно не знали проектировщика?

Моисеевич расплылся в улыбке, солидно пригладил седые усы и кудри у висков.

— Как не знать. Он перед вами, барышня, собственной персоной. Инженер-проектировщик, техник-конструктор, изобретатель — Иннокентий Моисеевич Эпштейн.

— Ну вы и прикольщик! — вырвалось у Женьки.

— Тсс! Никому об этом. Здесь никто не знает. Все зовут меня просто Моисеич, а по документам я — Эйзенштейн.

— За что же вы так с бедными андроидами? — спросила Женя, втайне ликуя. Такая возможность узнать об этом из первых уст. — Я о подзарядке.

К своему удивлению, она даже не смутилась, будто с врачом разговаривала. Да Эпштейн, собственно, и был врачевателем андроидов и, более того, их папой. А каптёрка аки мастерская служила ему опытной лабораторией.

— Я втихаря исправляю, всё, что без меня натворили, — признался он. — Тссс…

Так Женька узнала трагическую историю первых андроидов, запущенных в производство в 2112 году.

— Я тут как бы и ни при чём, — объяснил инженер. — Понадобилось срочно исправлять ситуацию…

Рассказ Иннокентия Моисеевича Эпштейна, дословно: