Сто дней Наполеона

Наполеон пообедал вместе с Гортензией, которая, как обычно, убеждала его связаться с царем Александром. Гортензия всегда верила, что Александр, который был очень дружен с ее матерью и с нею самой во времена первого отречения, сможет, если к нему обратиться должным образом, обратить любую ситуацию в пользу ее отчима; помимо этого, ее не покидала мысль, что любой мало-мальски разумный человек сознательно пожелал бы избавиться от семейства Бонапартов и всех их трудов в придачу.

Люсьен сказал Наполеону, что он должен либо распустить палату представителей, либо отречься, с этими людьми не было никакой надежды пытаться выиграть время. Однако он был единственным, кто убеждал брата отстаивать позиции, даже герцог Бассано и Коленкур говорили об отречении как о единственном пока еще открытом для него пути.

Наполеон отошел ко сну, так и не придя ни к какому заключению, в этот момент он был слишком утомлен для дальнейших размышлений, и та уверенность, с которой он обращался к министрам каких-нибудь двенадцать часов назад, давным-давно угасла от непрекращавшихся ударов судьбы.

Этот долгий день 21 июня был отмечен волнениями на улицах и массовыми демонстрациями в защиту Наполеона. Возможно, большее значение имело общее спокойствие на парижской фондовой бирже, что означало, что деловое сообщество было уверено в неизбежном возвращении Людовика XVIII и вместе с ним - возвращении мира и возобновлении нормальной жизни.

Но даже тогда события дня еще не завершились. В одиннадцать часов, пока Наполеон спал, его министры открыли совещание с миссионерами из двух палат Тюильри. На протяжении целой ночи дебатов министры пытались удержать дискуссию строго в рамках разработки мер по национальной безопасности. Однако делегаты во главе с Лафайетом ясно дали понять, что они не допустят продолжения войны, если ее можно закончить смещением Наполеона. Стороны долго не могли прийти к соглашению, но когда в три часа утра переговоры были закончены, решили, что Наполеона следует попросить, чтобы он позволил палатам назначить уполномоченных для возможного ведения мирных переговоров. Когда Наполеон поднялся утром 22-го, его друзья, министры и семья с беспокойством ожидали того, какими окажутся его намерения. Похоже было, что больше всего ему необходимо время, чтобы обдумать свое положение, однако времени не было, поскольку его противники были полны решимости низвергнуть его еще до заката солнца. Один из его ближайших соратников теперь искренне умолял его отречься, видя, что это все же лучше, чем быть сброшенным посредством силы. Адольф Тьер пишет: "Наполеон был довольно чувствителен к советам тех, кто, подобно герцогу Ровиго, графу Лавалетту и герцогу Бассано, говорили ему, что ему следует покинуть людей, которые не заслуживают того, чтобы он их спасал, и унести себя и свою непреходящую славу на дикие и свободные просторы Америки, дабы окончить там дни в глубоком покое, обожаемому всем миром, который воздаст ему должное после его падения. Однако он принимал подобные советы весьма болезненно, поскольку похоже было, что дававшие их либо надеялись извлечь из его самопожертвования выгоду для себя, либо рассчитывали на перспективу выгоды общественной".

Резолюция комитета, заседавшего всю ночь, была ему представлена: палатам следует назначить уполномоченных для переговоров с Коалицией о мире. К девяти часам палата депутатов собралась и дожидалась его ответа, будучи сильно разгневанной. Их самонадеянность приводила его в бешенство, однако он не в силах был отказать им в их просьбе, разве что силой закрыть обе палаты. Подобную уступку, дальнейшее подтверждение падения его авторитета, министрам удалось вырвать у него с трудом, но в конце концов он отправил посыльного, чтобы сообщить депутатам, что он согласен на их требования и готов пойти на любые жертвы, если именно он является непреодолимым препятствием на пути к миру. Даже это примирительное сообщение не удовлетворило депутатов, которые надеялись услышать, что император уже отрекся. Этого отречения они теперь громогласно требовали на своей бурной сессии, затем заседание было прервано на полчаса, и Люсьен, присутствовавший на нем, вернулся в Елисейский дворец для доклада. Ему не оставалось ничего другого, как сказать своему брату, что депутаты решительно настроены тотчас сбросить его с престола, если он не отречется добровольно. Вскоре после того прибыла депутация, которая в настойчивой, хотя и уважительной, форме попросила Наполеона принести себя в жертву во благо своей страны. В ответ Наполеон сказал, что он вскоре вышлет им свое решение.