Сто дней Наполеона

Здесь, в совете министров, вокруг него было много старых друзей, и его выслушали с сочувствием. Однако, хотя Карно тепло высказался в пользу продолжения войны и, по-видимому, полагал, что палаты согласятся с любыми мерами, каких только пожелает император, у других министров не было иллюзий: они знали, что депутаты ни под каким видом не согласятся на возобновление диктатуры Наполеона. Коленкур, герцог Бассано и Камбасерес аргументировали необходимость для Наполеона действовать сообща со своим парламентом; с другой стороны, Даву настаивал на том, что палаты нужно немедленно распустить. Реньо де Сен-Жан д'Анжели предупредил, что парламент может потребовать отречения Наполеона, и Люсьен гневно заявил, что в таком случае его брат обойдется без парламента и спасет Францию в качестве диктатора. Люсьен действительно был готов хорошенько вспомнить роль, сыгранную им 18-го брюмера, когда он столь удачно содействовал своему брату в захвате власти. Сам Наполеон оставался в нерешительности, хоть и встревожил Фуше энергичностью своей речи. Готов ли он принять суровые меры? Нет. Если бы он чувствовал в себе прежнюю способность повелевать, он бы не заперся здесь на совещании, он уже действовал бы. «Этот дьявол в человеческом облике напугал меня сегодня утром! — в сердцах сказал Фуше в тот день одному знакомому роялисту. — Я уж было подумал, что он хочет начать все заново! К счастью, заново не начинают».

Если Наполеон и его сторонники думали, как им поступить, Фуше, его главный враг, предпринимал очень разумные меры по обеспечению краха императора. Фуше больше, чем кто бы то ни было, ответствен за второе отречение императора. Он подготовил свои орудия в палате депутатов (Лафайет, президент Ланжюинэ, Мануэль, Жэй и Лакост) так, что им не составило труда повести палату в нужном направлении. У него были связи и среди роялистов, и среди либералов. После совещания министров, созванного накануне утром Жозефом, он сказал Лафайету, что Наполеон потерял свою армию и едет в Париж, чтобы собрать новую, и предположил, что первое, что он сделает, — это избавится от обеих палат. Этого было более чем достаточно, чтобы заставить действовать такого человека, как Лафайет. В хитросплетениях своих интриг Фуше смог найти применение даже такому верному бонапартисту, как Реньо де Сен-Жан д'Анжели, убедив его в том, что династию Бонапарта может спасти лишь регентство при короле Рима, и уговорив его настаивать на отречении Наполеона в качестве лучшего тому средства.

Пока Наполеон раскрывал совету министров свои планы оборонительной кампании против союзников, палата депутатов готовилась к решительным действиям. В умах выборных представителей зрело сильнейшее желание избавиться от Наполеона, в особенности теперь, когда дело его было проиграно. Слухи, распространенные Фуше относительно намерений Наполеона, возымели действие, и, пока министры заседали в Елисейском дворце, он проследил, чтобы в Пале-Бурбон были отправлены гонцы и проинформировали депутатов, что Даву и Люсьен давят на императора, убеждая распустить обе палаты.

Работа в Пале-Бурбон началась в 12.15 вместо обычного времени 2 часа пополудни. Но еще за несколько часов до того в коридорах и проходах велись торопливые взволнованные дискуссии. Поступавшие из Елисейского дворца сведения искажались и преувеличивались. Все еще хорошо помнили 18-е брюмера, когда Наполеон низложил Директорию, и особенно когда Люсьен, сыгравший столь незаменимую роль в этом coup d'etat (государственный переворот — фр.), открыто высказался в пользу подавления парламента при помощи силы. Все складывалось таким образом, что тревога депутатов росла и побуждала их действовать быстро.

Именно тогда Реньо, который вместе с другими министрами покинул сессию в Елисейском дворце, чтобы присутствовать на заседании палаты депутатов, сообщил Лафайету обо всем, что до сих пор происходило на заседании кабинета. Лафайет, посоветовавшись с Ланжюинэ, президентом палаты, решил действовать немедленно. Взойдя на трибуну, он обратился к сосредоточенно слушавшей его публике:

«Господа, если после стольких лет здесь вновь звучит мой голос, который, я полагаю, здесь узнают все старые друзья свободы, то это лишь потому, что я считаю своим долгом привлечь ваше внимание к опасности, угрожающей нашей стране, спасти которую можете только вы. Ходили зловещие слухи, и теперь они, к несчастью, подтверждаются. Настало время сплотиться вокруг старого трехцветного знамени, знамени 89-го года, свободы, равенства и общественного порядка. Только это правое дело мы должны защищать как от внешних претензий, так и от внутренней угрозы. Господа, может ли ветеран этого святого дела, который никогда не был вовлечен ни в какие фракции, предложить некоторые предварительные решения, необходимость которых, надеюсь, вы сами увидите?»

За сим последовала горячо одобренная резолюция, согласно которой палата депутатов защищалась от любых попыток узурпировать ее власть: