Сто дней во власти безумия. Руандийский геноцид 1994 г.

«На следующий день (3 мая. – И. К.), примерно в 5:30 вечера, я увидел мою жену и детей на кольце перед отелем. Они и другие везучие постояльцы погрузились в ооновские грузовики, тогда как я смотрел на них из-под навеса возле двери.

<…> Многие из тех, кто вышел на передний двор, включили свои транзисторы и слушали СТМК, и я услышал имена моих жены и детей, которые были громко зачитаны вместе с <именами> других беженцев, которые только что уехали. “Тараканы убегают, – сказал диктор. – Помешайте всем тараканам покинуть "Миль колин". Поставьте блокпосты. Выполните свою работу. Не оставляйте могилу полной наполовину”. <Информация> о списке <уехавших> просочилась. Кто-то с “радио ненависти”, очевидно, украл или купил ее у ооновцев или руандийской армии. Я даже видел корреспондента СТМК, стоявшего на парковке. <…>

Первую колонну из шестидесяти трех беженцев сопровождали восемь солдат в голубых касках ООН. Они были остановлены на блокпосту в двух километрах от отеля, в месте под названием Чьимиканга, где какие-то люди из интерахамве стояли бок о бок с несколькими военнослужащими руандийской армии. Всем сидевшим в грузовиках было приказано сойти на придорожную грязь. Уличным мальчишкам на баррикадах дали автоматы, и один из них выстрелил в землю у ног беженца по имени Иммакюлат, но случайно попал в место, находившееся в опасной близости к одному солдату. Второй выстрел поразил и убил солдата президентской гвардии. “Они собираются убить нас!” – завопил кто-то, и это еще больше разъярило милицию. Они начать избивать беженцев ружейными прикладами. Мужчин били в живот, женщин хлестали по лицу, детей пинали. Кое-кто использовал свое мачете, чтобы разрезать кожу на предплечье у некоторых пленников: это было обычной извращенной прелюдией к полному расчленению. Моей жене особенно досталось; ее бросили в грузовик, так скрутив, что она едва могла двигаться.

Солдаты ООН тем временем были дезорганизованы. Некоторые из них попытались храбро вклиниться между милицией и потенциальными жертвами, но моя жена рассказала мне, что бангладешцы подняли руки вверх, будто стали жертвами ограбления. Это было бы почти смешно, если бы не явилось сигналом для милиции действовать так, как им заблагорассудится. <…>

Единственное, что спасло колонну, – ожесточенная ссора между солдатами и милицией. Они начали стрелять друг в друга. Некоторые из военнослужащих ООН увидели <в этом> шанс. Они подняли беженцев с земли, побросали их в грузовики, как дрова, и рванули оттуда обратно к “Миль колин”, пока милиция не успела опомниться»[903].

13 мая интерахамве предприняли вторую попытку нападения на «Миль колин», но ее снова удалось предотвратить.

Резкое усиление интенсивности боев в городе в середине мая привело к значительному ухудшению гуманитарной ситуации. 22 мая корреспондент «The Baltimore Sun» Марк Мэтьюс так описал обстановку в столице, где оставалось от 50 до 70 тыс. человек: «Правительство и повстанческие силы все еще сражаются друг с другом за Кигали, но трудно понять, за что. Город – обугленный остов. Большинство его жителей – тех, кто пережил оргию убийств, которая началась 6 апреля, – бежали. Только вездесущие бугенвиллея и гибискус цветут, будто элемент яркой похоронной церемонии. С холма, возвышающегося над столицей, грохочут орудия повстанческого Руандийского патриотического фронта. В городе блокпосты, которые охраняет молодой сброд. Пространство между контрольно-пропускными пунктами стало кегельбаном для снайперов. Неосвещенные улицы деловой части города… пустынны, не считая правительственного и военного транспорта и редкого грузовика Красного Креста. На улицах мало гражданских лиц. Внутренняя часть современных офисных зданий уничтожена, их окна разбиты, некоторые рушатся от попаданий ракет. <…> …никто не может передвигаться по городу, кроме военного транспорта. <…> Самый оживленный район Кигали – это бедная часть квартала, тянущегося вокруг старой окрашенной в белый и зеленый цвета мечети. Там, на переполненном грязном тротуаре у обветшалых одноэтажных бетонных бараков вакуум городской торговли заполняют люди, продающие муку, сигареты и растительное масло с открытых прилавков. Богатый жилой район кажется пустынным, за исключением нескольких слуг в синей униформе, охраняющих ворота. Но этот вид, возможно, обманчив. “Люди не могут передвигаться. Многие просто гниют в своих домах”, – говорит житель нового квартала, где обитают представители среднего класса, на другом конце города. <…> Брошенные, усеянные обломками дома тутси стоят на обочине, их оконные и дверные рамы выбиты»[904].