Я никому не говорю об этом, но возможно, что моя мама оступилась, совершила преступление – украла что-то или непреднамеренно убила. (Бывает же так: сидишь за рулем, не ждешь подвоха, а к тебе под передние колеса падает пьяный.) Поэтому мама меня не ищет, она мотает срок. А выйдет – сразу ко мне приедет. Разговор будет не из легких, но я прощу свою мать. У меня нет другого выбора.
В деревне, где у нас дача, живет нелепый человек – художник Корзинкин. Он высокий, узкий, с длинными волосами, носит соломенные шляпы и ботинки сорок седьмого размера. Корзинкин часто заходит к нам летом в гости, садится за стол или на лавку около крыльца и выжидает, когда мой отец нальет ему пару рюмок. Если у отца хорошее настроение, он наливает художнику, а если настроения нет, говорит: мол, иди, дорогой, все с дедом выпили.
Под рюмку художник Корзинкин травит разные байки. У него три главные темы. Первая – это как был в молодости на практике где-то на Севере, рисовал суровые пейзажи, вторая – какие ему женщины нравятся и третья – Корзинкин и самолеты. Он, оказывается, был фанатом местного авиаклуба, летал на простых самолетиках, а когда прекратил полеты, начал прыгать с парашютом. Я представляю, как длинная, нелепая фигура художника болтается на парашютных стропах в воздушных потоках. Смешная картинка.
Мне тоже охота поболтаться высоко над землей. Хочу острых ощущений.
79. Я
Да, это так. Мне снятся леса, дороги, старинные замки, самолеты, ветряные мельницы, много электронной техники, роботы, как идет снег, собаки и кошки. Иногда снятся смешные истории с отцом, бабушкой и дедом. Мы постоянно бегаем друг за другом. Однажды носились в магазине музыкальных инструментов. Бабушка прыгала по новым роялям, как коза, а дед почему-то сидел, свернувшись калачиком, внутри огромного барабана, и этот барабан медленно катился по магазину.
К снам я отношусь несерьезно. Многие люди свои сны разгадывают, придают им большое значение, а я просто рад, что мне что-то снится. Вроде как бесконечный сериал смотришь.
Смотрел тут на себя в зеркало, изучал лицо. Оно меняется, становится более жестким, без детских припухлостей. Я уже не говорю о том, что год бреюсь. У нас все парни в десятых классах бреются, один Ромыч из десятого «Б» с гладким лицом, как восточный человек. В кино полно таких персонажей: пустыня, колючки, тяжелая житуха в песках, и на фоне этих сложностей – человек в халате, чалме и с гладким, как коленка, лицом.
Ромыч очень переживает, что у него что-то не так. Инет доступен всем, и мы, ученики лицея, знаем много разного. Про гормоны, пубертатный период, поллюции – в общем, про всё. Вот Ромыч и решил, что у него мало мужских гормонов и ему грозит одиночество. Ромычу хочется быть как все наши парни – бриться и говорить низким голосом: «А-а-а…»
Я Ромычу сказал в туалете:
– Ромыч, ты чего? Зачем тебе это адское рычание? Вдруг у тебя тенор-альтино, как у Александра Градского?
– Маркел, тебе бы только поржать, – ответил Ромыч. – А я на аве не могу личную фотку поместить, мне лет двенадцать дашь.
– Ромыч, ну ты хипстер! – возмутился я. – На аве помещай кого угодно! Все равно девчонки никого не знают и поверят, что это ты!
Ромыч последовал моему совету. Он поместил через день на аве фотку молодого Эрнесто Че Гевары. Взъерошенные волосы, решительный взгляд, сочные губы – короче, заколись! И Ромычу начали писать посторонние девочки из Инета. Он мгновенно забыл про свое маленькое количество мужских гормонов, сидел по ночам онлайн, пудрил мозги очередной подруге…
Но я не про то. Я хочу оставаться как можно дольше маленьким. Маленьким – всегда поблажки, их больше любят и стараются окружить заботой и вниманием. Они живут, как короли.
В детстве я был ближе к маме. Хочу сказать о временном расстоянии, которое нас разделяло тогда и которое разделяет сейчас. Сейчас оно длиннее.
Прочитал в Инете про то, что недавно учредили Международный день пропавших детей. Символ этого дня – синяя незабудка. В этот день во многих странах мира выпускают воздушные шары в память пропавших детей.
Никогда не думал, что каждый год в мире без вести пропадают около восьми миллионов детей, в день – двадцать две тысячи.
В основном дети бегут из дома, потому что с ними жестоко обращаются. А я в четырнадцать лет убежал из-за отца: он злился и молчал, когда я его в очередной раз спросил, где моя мама.
Убежал я недалеко, сидел сутки на чердаке соседнего дома.