Сто фактов обо мне

Оказалось, что папа познакомился в больнице со стариком по фамилии Петрухин. У этого старика Петрухина был взрослый сын Саша, студент консерватории.

Папа торжественно-длинно сказал за ужином:

– Его сын – студент консерватории по классу фортепиано.

Это прозвучало не хуже профессора музыки.

И вот пришел тот день, когда учитель должен был появиться в нашей квартире. Ждали мы его днем, часа в четыре, – я как раз успевала из школы прийти, перекусить и переодеться.

Мама в тот первый день отпросилась на работе, чтобы сделать генеральную уборку, а убиралась она всегда на совесть.

Мама вытерла везде пыль, устроила баню цветам – отнесла их в ванну, полила из лейки, принесла, посвежевшие, умытые, обратно, вымыла полы. Постелила на наш круглый стол белую скатерть с голубыми цветами – эту скатерть мы доставали только по праздникам; до блеска надраила стекла буфета и книжного шкафа. А мне велела очинить остро карандаши и найти чистую тетрадь для советов учителя музыки.

Но главное внимание было уделено пианино. Мама тоже тщательно вытерла его, достала из недр бельевого шкафа льняную дорожку, вышитую красными и желтыми крестами, аккуратно постелила эту дорожку на нижней крышке пианино. А на верхнюю поставила бюстик Пушкина. На этом еще вчера вечером настаивал папа: «Пусть музыкант видит, что здесь живут интеллигентные люди!»

Почему бюстик Пушкина был у папы связан с интеллигентностью, я не знала. Мне лично этот предмет совсем не нравился: маленькая железная головка с мертвыми глазами.

Одним словом, комната наша к приходу учителя музыки сияла. Мама страшно нервничала, будто боялась, что студенту у нас не понравится и он уйдет, не сказав ни слова. Зря она нервничала: наша комната была самой уютной и лучшей в мире.

Потянулись минуты ожидания. Я стояла у окна и смотрела на городскую осень. Стояла и думала: «После урока музыки возьму красивый резиновый мяч и пойду во двор». Я не волновалась в ожидании учителя музыки ни грамма. Это же была не моя затея – пианино, мне-то что.

Раздался звонок – он пришел.

Студент был высокого роста. Когда он здоровался с мамой, то склонил голову, как это делали в кино актеры, играющие роль дворян. Мама смутилась и покраснела от переживания. Студент сказал:

– Где ваш инструмент?

Он, конечно, сразу заметил, где стоял инструмент, но ему, видно, было нужно, чтобы его пригласили.

– Вот, пожалуйста. Вот наш инструмент. Садитесь, пожалуйста. – Мама засуетилась и стала двигать стул.

Студент сел, небрежно снял праздничную дорожку и положил ее комком на бюстик. Получилось, что Пушкин выглядывает как бы из пещеры. Он открыл нижнюю крышку, положил пальцы на клавиши и вдруг заиграл что-то быстрое, потом резко оборвал мелодию.

Я оглянулась на маму. Глаза ее сияли – так она была довольна. Взгляд мамы встретился с моим взглядом, он говорил: «Учись, и ты так будешь играть».

– Занятия будут длиться час. Два раза в неделю, – сказал студент скороговоркой. – Нужны будут две нотные тетради, самоучитель и карандаш с ластиком.

– Записывай, все записывай, – зашептала громко мама. Словно от того, что я сейчас запишу про нотную тетрадь и ластик, я научусь играть, как Ван Клиберн.

– Теперь, если можно, оставьте нас вдвоем, – сказал студент.

Я заметила, что он, когда говорил, не смотрел в глаза, а глядел на клавиши или на слово «Лира», которое было написано под пюпитром для нот.

– Да-да, сейчас, – снова засуетилась мама и быстро вышла.

– Садись, – сказал мне учитель музыки. – Вот это нота до, это ре…

Он начал наш первый урок.

Конечно, мне было обидно, что учитель музыки не спросил, как меня зовут. Ему это было неинтересно. Впрочем, как неинтересны и занятия со мной. Видимо, он нуждался в лишних деньгах, поэтому согласился давать уроки. Об этом я догадалась потом, когда выросла. А сейчас я нажимала с усердием на все эти до, ре, ми, с которых пальцы соскальзывали, будто мокрые. Старалась я ради папы и мамы, ради их мечты, ради того, чтобы мои медсестра и медбрат не чувствовали себя маленькими и незаметными в жизни, ведь их дочь учится на пианистку!

А самой мне в голову никогда не пришло бы захотеть стать пианисткой. Я не любила музыку, я любила гулять, смотреть на людей на улице, прыгать через скакалку, лупить мячом об асфальт; еще любила читать книги, ходить с папой в театр и музеи. Особенно в музеи. Если бы меня спросили, кем я хочу быть, то, не раздумывая, я бы ответила – музейной тетенькой. То есть сидеть в музейном зале, смотреть за посетителями и одновременно любоваться картинами.

А тут музыка…

Между трудным доремишним делом я разглядывала учителя музыки. У него были сухие, тонкие, длинные пальцы с коротко подстриженными ногтями, большое ухо с розовой мочкой, длинные ресницы и молочно-белые белки глаз. Еще у него были худая шея и острый кадык. Когда учитель музыки говорил, кадык шевелился, и мне почему-то становилось жалко студента, хоть плачь.

Из кухни вдруг поползли ароматные запахи. Я поняла, что мама печет свои фирменные пирожные – рогалики. Ну зачем, зачем она это делает? Встречает студента как самого дорогого гостя. Зачем?