Сто глав

16. Во избежание всего сего три следующие потребны нам средства, из коих первое и величайшее есть к Богу очей своих вседушное обращение и от Него руки помощи испрашивание, все упование на Него возлагая, по искреннему убеждению, что если Он не заступится, то неизбежно попадет в плен тех, кои влекут нас к себе. Второе же, которое как я полагаю служит причиной и первого, есть непрестанное ума питание ведением. Под ведением же сим, я разумею ведение всего сущего, чувственного и мысленного, как оно есть само по себе, и какое отношение имеет к первой причине, яко от нее и для нее сущее, — и доступное для нас созерцание Виновника всего сущего, по наведению из того, что от Него. Ибо исследование естества тварей очищает от страстного к ним расположения, избавляет от прельщения ими и возводит к началу их, давая, как в зерцале, видеть в прекрасном, чудесном и великом, прекраснейшее, чудеснейшее и величайшее, лучше же сказать то, что выше всякой красоты, чудесности и величия. Вращаясь всегда в таких помышлениях, ум может ли не возжелать сущего блага? Ибо если он иной раз устремляется к чуждому для него, не тем ли паче устремится к своему? Пленившись же сим душа, к чему из сущего долу позволит себе прилепиться, когда оно обыкновенно отвлекает ее от Любящего ее и любимого ею? Да она даже и жизнью во плоти станет недовольна, как такой, которая полагает ей препоны к стяжанию и вкушению истинных благ. Ибо если ж неясно, как сказано, ум узревает в вещественном мысленную красоту, но мысленные блага таковы и толики, что и малое оттечение из моря оной красоты и слабое лучей ее появление может убедит ум — перелететь чрез все немысленное, и к тем одним благам устремиться, отнюдь не попуская себе отступать от сладости оной, хотя бы из за сего случилось подпасть чему–либо и горькому. А третье, что должно быть при сем, есть умерщвление супружницы нашей плоти; ибо иначе невозможно ясно и раздельно узреть сказанные появления небесных оных доброт. Умерщвляется же плоть постом, бдеяием, спанием на голой земле, суровою одеждою необходимой и утомительными трудами. Так умерщвляется, или лучше сораспинается Христу, плоть. Сделавшись же таким образом утонченной и очищенной, легкой и благоустроенной, она удобно без сопротивления следует за движеньями ума и вместе с ним возвышается горе. — Без сего же всякое наше старание о том оказывается тщетным.

17. Сия честная троица, когда бывает согласной сама в себе, порождает в душе лик блаженных добродетелей. И невозможно, чтоб в украшенных сею троицей или след греха какого оказался, или недоставало какой–либо добродетели. В таких не смущают уже ума ни стяжание, как уже брошенное, ни слава, как уже оплеванная, от которых душа, пока привязана к ним бывает, уязвляется многими страстями. И как утверждаю, что невозможно воспарить горе душе, приверженной к богатству и славе, так не говорю, чтоб было возможно заботиться о них душе, которая довольно долго подвизалась в сказанных трех духовных деланиях, так что и до навыка в них дошла. Ибо если она при таком настроении, не считает истинным благом ничего, кроме блага Верховного, из прочих же благ — лучшим то, которое, как убеждена, более подобно первому; то как может она любить и благоволительно принимать злато и сребро, или другое что из дольних вещей? — Сие же да будет сказано и относительно славы.

18. Даже и эта ненасытнейшая вещь, — разумею, — забота, не делает тогда нападений на разум с противной стороны. — Ибо о чем стал бы заботиться, ни к чему из здешнего не пристрастный, и ничем из того не занимающийся? Облако забот составляется из испарений от главнейших страстей, — сластолюбия, сребролюбия и славолюбия: так что свободный от этих, чужд и заботы.

19. У сказанных лиц, — навыкших трем оным духовным деланиям, — нет недостатка и в благоразумии, которое почитается другинею мудрости, и есть наисильнейшее из ведущих горе средств. Ибо в науке добродетелям заключается точное распознание и блага и того, что противно тому; а для этого требуется благоразумие. Под его же руководством опыт и борение с плотью научают, как наилучше делать добро и противиться злу.

20. И страх присущ им. Ибо по мере того, как увеличивается любовь, возрастает и страх; и колика надежда получить благо, толико страх не получить. И это гораздо более угрызает душу уязвленных любовью, ежели угрозы бесчисленными муками; ибо как получить блаженнейше, так не получить окаяннейше.