Сто лет

Мы идем через папоротник к охотничьему домику. Папоротник как лес, он выше меня. Мне разрешают нести рыбу на березовой ветке, просунутой там, где у рыб были глаза. Йордис разводит перед домиком костер и жарит рыбу на сковородке, мохнатой от сажи. Рагнар пытается сделать из ивы дудочку, но дудочки делают только весной. А сейчас кору уже не снять. Но это не важно. Все равно нас окутывает запах ивы.

В домике всего одна комната. Я засыпаю на широкой кровати в ватном мешке от Гражданской обороны. Ночью мне надо выйти пописать. У костра с Йордис и Рагнаром сидит незнакомый человек. Они зовут его Турстейном, его рюкзак стоит у стены домика.

— Покойной ночи, дочка Йордис,— говорит он мне, когда я возвращаюсь в домик. Мне кажется, что я его знаю. Но это потому, что его знает Йордис.

Перед тем как заснуть, я слышу голос дяди Рагнара:

— Перебирайся ко мне на Юг, Йордис!

Понять ее ответ невозможно.

— Возьмешь с собой девочку! — говорит голос Турстейна.

И опять я не слышу, что отвечает Йордис.

Утром никакого Турстейна там нет, и я думаю, что, может быть, он мне приснился. И все-таки я спрашиваю:

— Кто эта девочка?

Йордис и дядя переглядываются. Дядя отвечает:

— Девочка — это ты!

— Мы уедем отсюда? — шепотом спрашиваю я.

— Нет! — говорит Йордис.

Я уже настолько большая, что еду одна с Скугсёя в Мюре. В брюхе черного местного парохода. Тете Хельге и дяде Альфреду уже все равно, если у них за столом будет на одного человека больше. К ним постоянно кто-то приезжает, а кто-то уезжает. Некоторые заходят, только чтобы позвонить по телефону. В кладовке там всегда найдется и кусок хлеба, и остатки после обеда. И кофейная гуща в кофейнике.

Тетя Хельга разговаривает со мной, словно я уже взрослая. Спрашивает у меня совета о крючках и кружевах. Она шьет летнее платье.

— Хебба, мне кажется, что юбку надо немного подкоротить. Как думаешь? — спрашивает она и глядит на меня. Я киваю и откусываю кусок холодного палтуса, зажатого у меня в кулаке.

Она должна закончить платье к приезду родственников с Юга. Время от времени она вздыхает и уходит, видно, забыла что-то сделать. Потом снова крутит ручку швейной машинки. Она все время работает. Улыбается, оставаясь серьезной. Она похожа на Йордис, но все-таки другая. Йордис часто сидит совершенно неподвижно и даже не читает книгу, которая лежит у нее на коленях. "Уйдет роса, падет дождь" называется эта книга, которую она читает вслух, когда у нее собираются ее подруги по клубу. Йордис может иногда сказать: я надумала сделать. Но не всегда говорит, что именно она надумала сделать. И совсем не похоже, что ей непременно нужно сделать это сию минуту. Она тоже шьет, как тетя Хельга. Но тогда она не занимается ничем другим. Кажется, будто любое занятие — для нее только предлог спокойно думать.

Семьи родственников, которые живут на Юге, не такие многочисленные, как семьи у нас на Севере. Дядя Хильмар и тетя Ольга привозят только двух детей. Моя двоюродная сестра Бьёрг уже взрослая, она почти старая. Младшая — маленькая, как пробка-затычка. В доме тети Хельги и дяди Альфреда сразу становится непривычно шумно. Они смеются громче, чем тетя Эрда и тетя Агда.

Если там нет бабушки Элиды, они иногда затевают ссору. Все, даже соседи, живущие за болотами, могут их слышать. Тетя Хельга огорчается, но молчит. Дядя Альфред уходит в сарай к своей ярусной снасти. Говорит, что не хочет в это вмешиваться.

Мы, двоюродные братья и сестры, держимся в отдалении, но смотрим и слушаем. Пользуемся случаем, ведь обычно ссора длится не больше часа. Зато это куда интереснее, чем игра в индейцев или книги. Наверное, больше всего это похоже на цирк, я видела цирк на картинках, но никогда в нем не была. Взрослые стоят между автомобилем и домом и машут руками. Кричат. Конечно, они не прибегают к ружьям или ножам.

Когда страсти накаляются особенно сильно, я вдруг вижу скальп тети Ольги болтающимся на недавно посаженной перед домом рябине. За ним следует скальп старой двоюродной сестры. Северный ветер играет ими. Красивые скальпы. Тетин — темный с проседью, двоюродной сестры — весь в густых кудряшках.

Дядя Хильмар стоит с ножом, с которого каплет кровь, наконец он утихомирил своих женщин.

Потом взрослая двоюродная сестра берет свою гитару и поет "Мне известна такая страна". Дядя Альфред приходит из сарая и играет на гармони всякие танцы. Мы танцуем, и каждый получает по скальпу. Тетя Хельга вынуждена принести свою цитру. Она поет "Он мелькнул, как мечта" и "В больничной палате".

Постепенно репертуаром завладевают двоюродные сестры. Тогда мы поем песни, которые слышали по радио, мы с двоюродной сестрой Анн Турид записали слова в блокнот.

В конце мы поем псалом: "Не грозит опасность детям, Бог хранит их всех на свете".

Это для того, чтобы божественное не почувствовало себя лишним.